Екатерина Великая. Владычица Тавриды - София Волгина

Нет, вестимо, новый фаворит ни разу того себе не позволил касательно ее самой, но, кто его знает, на что он способен в минуту, на его взгляд, праведной ярости? Следует непременно на то ему указать. Всенепременно! Она написала ему:

«Здравствуй, миленький, и с Белым Орлом и с двумя красными лентами и с полосатым лоскутком, который, однако, милее прочих, ибо дело рук наших. Его же требовать можно, как принадлежащий заслуге и храбрости. Нас же просим впредь не унизить, а пороки и ошибки покрыть епанечкою, а не выводить наружу пред людьми, ибо сие нам приятно быть не может. Да и неуместно ниже с другом, еще меньше с женою. Вот тебе выговор, но самый ласковый. Я встала весела, к чему много способствует вчерашний вечер и Ваше удовольствие и веселье. Ужасно как люблю, когда ты весел. Я чаю, сегодни примериванья сколько будет. Adieu, mon bijou, часто у вас нет здравого смысла, но вы всегда любезны.

Об Рейнсдорфе ты ко мне позабыл и писать, и говорить».

Ах, Рейнсдорф, то биш Рейнсдорп! Сей губернатор осажденного Оренбурга – ее головная боль! Доподлинно, был дуб, а стал сруб!

* * *

Нынче второй день празднования ее рождения, который заканчивается к полудню. Сегодни она ждала особливой нежности Григория, понеже он обещал преподнесть ей необычный подарок, который ожидает ее в опочивальне. Изрядно устав накануне, сегодняшний день Екатерина воспринимала, как нечто происходящее не с ней. Она ждала времени, когда можливо было бы остаться со своим любимым наедине.

Предвкушенное ожидание не обмануло ее: Потемкин превзошел все ее ожидания, одарив ее такой лаской, какой ей никогда не приходилось получать за всю жизнь. Она вспоминала счастливую ночь, когда Григорий паки и паки убеждал ее, что связь их противна Богу, уговаривая хотя бы тайно венчаться, чтоб называть ее законной женой. Она молчала, наблюдая, как он настаивает на их бракосочетании, но уже с первых минут была согласна венчаться с ним. Он, кажется, не подозревал, что ей льстило его предложение; она хотела быть женой такого необыкновенного и такого желанного человека! На следующее утро она, переполненная счастьем, улыбаясь, средь благодарных слов в письме, напомнила ему, что сей день он получит голубую ленту Святого Андрея Первозванного:

«Миленький, здравствуй. Надобно правду сказать, куда как мы оба друг к другу ласковы. В свете нету ничего подобного. Что встала, то послала к Вице-канцлеру по ленты, написав, что они для Генерал-Поручика Потемкина, после обедни и надену на него. Знаешь ли его? Он красавец, да сколь хорош, столь умен. И сколь хорош и умен, столь же меня любит и мною любим совершенно наравне. Мудрено будет доказать, чтоб один другого больше и луче любил. При сем прилагаю записки, кои я сегодни заготовила для объявления сего же дня. Прошу их ко мне возвратить, естьли в них не найдешь, чего поправить. А естьли что переменить находишь, напиши, милуша, душа моя. Adieu, mon bijou. Пожалуй, будь весел сегодни, а я по милости Вашей весьма, весьма весела, и ни минуты из ума не выходишь».

Про материальный подарок Потемкин совершенно забыл. Вручил его на второй день – брильянтовую заколку с ее вензелем, кою она потом почти не снимала с себя. Екатерина долго находилась под впечатлением своего счастливого дня рождения, о чем она беспрестанно говорила самым близким: и Перекусихиной, и Протасовой, и Брюсше, и дражайшему из них – Грише Потемкину.

Они вместе обрадовались новости, что специально к ее дню рождения корпуса генералов Каменского и Суворова перешли Дунай и очистили от турок Бабадагскую область, заняли город Базарджик. Ну не радость ли!

Записки императрицы:

В начале апреля Генерал-майор барон Иван Федорович Медем, командующий войсками Северного Кавказа доложил, что в Кабарду, в аул князя Атажуко Хамурзина прибыл представитель Крыма Ширин-бек. Получив сие известие в Моздоке, барон Медем направил секунд-майора барона Федора Криденера с отрядом (пехоту, драгун, казаков при четырех орудиях).

* * *

В самом конце апреля двор переехал в Царское Село. Здесь Екатерина и Григорий особливо пристально изучили все возможные варианты для их дня венчания. Поскольку в субботу, вторник и четверг были запретными для оного таинства, и наступал Петровский пост пятнадцатого июня, единственный удобный день был избран восьмое июня, тем паче, что Потемкин был рад сей дате: венчание на Пасху считалось самым счастливым. Пятого июня двор вернулся в столицу. Обер-гофмаршал Толстяк – Голицын, брат главнокомандующего столицы, Александра Михайловича Голицына, коий брал когда-то Хотин и победил Молдаванчи-пашу, был удостоен участвовать в празднестве по случаю Живоначальной Троицы, и в начале вечерни подать императрице на позолоченном блюде «цветы с зеленым ветвием».

На другой день, шестого июня в пятницу, Екатерина пригласила на обед в верхнем маленьком саду Летнего Дворца всего четыре человека – Григория Потемкина, фельдмаршала князя Александра Голицына, графа Захара Чернышева, князя Григория Орлова, коий на следующий день отбывал из столицы. В Летний дворец были приглашены дамы в роброндах, кавалеры в простом платье, понеже служили литургию по усопшему от оспы Людовику Пятнадцатому. Много и все говорили о французском короле:

– Как мог король допустить себе умереть от болезни, которая вполне излечима, тем паче, теперь, когда можно было бы сделать прививку! – возмущалась, обращаясь к ближнему окружению, императрица.

– Ленив и трусоват был покойный, вот и поплатился, – отозвался граф Захар.

– То-то и оно! Лень есть страшный грех, поелику и наказуем так сурово, – заметила Екатерина.

– Когда было ему? Занят он был своими Помпадурами, – едко заявил обер-шенк Александр Нарышкин.

– Теперь на трон воссел его племянник, новый Людовик.

– Вот уж сей огромный толстяк, вестимо, большой лентяй!

После оных разговоров у Екатерины изрядно разболелась голова и длилась безостановочно два дня. Мучаясь болями, Екатерина уговорила Григория Потемкина проехать по вечернему городу, подышать свежим летним воздухом.

– Езжай елико возможно непоспешно, – наказал Потемкин кучеру, – тяжело усаживаясь рядом с Екатериной. – Чуешь, голубушка, каковые запахи кругом? – обратился он к Екатерине, как токмо они тронулись в дорогу.

– Обожаю запахи костров… – задумчиво молвила императрица.

Потемкин выглянул в окно.

– Вестимо, кругом убирают садовый мусор, сломанные зимой ветви.

Екатерина тоже смотрела в окно.

– Кругом свежая зелень. Красота! – молвила она еле слышно.

– Красота, лепота! – соглашался Потемкин, одной рукой обнимая ее за плечи. – Поедем к лесу, дабы твоя голова угомонилась, государыня моя, потом по городу, коли не утомишься.

– Как угодно тебе, Пирюшечка! – ответствовала слабым голосом Екатерина, склонив ему на плечо голову и закрывая глаза.

В город