Елена Глинская. Власть и любовь. Книга 1 - Александр Михайлович Козлов

С той поры великая княгиня затаила глубокую обиду на мужа, которая медленно разъедала ее душу. Однако она ни словом, ни жестом не выдала своих чувств. Страх за себя и за свою мать сковал ее волю. Ей становилось страшно от одной только мысли, что гнев великого князя может привести к изгнанию Анны Стефановны. Елена старалась избегать любых упоминаний о матери в присутствии мужа, чтобы не вызвать у него даже малейшего подозрения.

Встречи матери и дочери стали тайными, редкими и полными горечи. Они общались украдкой, как будто преступницы. Связь между двумя женщинами поддерживалась через Михаила Львовича Глинского, верного дядю и надежного друга. Через него Елена передавала матери деньги и лакомства с великокняжеского стола — крохи, которыми она пыталась хоть на толику сгладить горечь ее положения. Устами дяди она просила у матери прощения за свою беспомощность и очень горевала из-за своей неспособности повлиять на решение непреклонного супруга.

Только после его смерти Елена Глинская смогла приблизить мать: вернула жить во дворец и доверила самое дорогое — присматривать за внуками-княжичами. Анна Стефановна разделила эту почетную обязанность с боярыней Агриппиной Челядниной. И хотя рана, нанесенная когда-то великим князем, так и не смогла полностью затянуться, мать великой княгини обрела покой и умиротворение рядом с дочерью и внуками, в стенах дворца, который когда-то казался ей неприступной крепостью.

Однако горечь унижения была не единственной спутницей Анны Стефановны. Москва, златоглавая и величественная, изначально встретила ее не ласковым приветом, а настороженным, изучающим взглядом. Москвичи, с их укоренившимися традициями и подозрительностью, казались непроницаемой стеной, готовой обрушиться на любого, кто осмелится нарушить их покой и привычный уклад жизни.

Шепот, тихий и зловещий, преследовал Анну Стефановну повсюду. Он витал в воздухе, проникал сквозь толстые стены Кремлевского дворца, отравляя даже самые светлые мгновения. О ее увлечениях ходили слухи, приписывая им нечто нечестивое и дьявольское. В каждом ее поступке, в каждом слове пытались найти скрытый смысл и зловещий умысел. Молва, словно клубок ядовитых змей, расползалась по Москве, обвивая имя матери великой княгини мрачными легендами. Говорили о ее знании колдовских трав, о тайных заклинаниях, о связи с темными силами. «Волхвование!» — это слово произносилось вполголоса, но с такой ненавистью, что звучало как приговор, и преследовало Анну Стефановну, отравляя ей жизнь.

С первых дней в Кремле она поняла жестокую истину: в Москве достаточно одного неосторожного слова, одной искры, чтобы пламя ненависти вспыхнуло и уничтожило все дотла.

Рядом с ней у печи сидела Агриппина Челяднина — молодая женщина с крупными чертами лица и статной фигурой. После приближения князя Телепнева-Оболенского она, его молочная сестра, служила в должности боярыни-мамки малолетнего государя и пользовалась при дворе всеми причитающимися ей привилегиями. Поговаривали, будто боярыня пользовалась особым расположением самого покойного великого князя, но Елена ни разу не уличила ее в связи с Василием III. Боярыня Челяднина все дни проводила с детьми и покидала княжичей только на ночь, оставляя их на попечение Анны Стефановны.

Между ними, на персидском ковре, расположились дети. Двухлетний княжич Юрий с интересом разглядывал свои пальцы, а четырехлетний Иоанн увлеченно пытался водрузить деревянный кубик на вершину башни, которую он строил на большой книге.

Елена Глинская опустилась в кресло с мягкими подушками, чувствуя, как тяжесть дня давит на плечи. Она сняла филигрань — тонкую золотую диадему, украшенную мелкими драгоценными камнями и напоминающую ажурный узор. Встряхнув головой, с облегченным вздохом освободила от драгоценных шпилек густые темно-русые волосы, которые каскадом упали на плечи.

— Есть ли весточки от Ивана Федоровича? — упавшим голосом обратилась она к боярыне Челядниной.

— Покамест нет еще… — ответила Агриппина.

Елена Глинская вопросительно подняла бровь.

— …но я могу немедля пойти и все разузнать!

Великая княгиня удовлетворенно кивнула.

Глава 11

Елену выскочкой считают,

Злой литовкой называют!

Козни Шуйская плетет,

К смуте люд честной ведет.

Мать совет: «Ты ей прости,

Но ядом тихо угости!»

Когда за боярыней Челядниной закрылась дверь, Анна Стефановна, не поднимаясь с кушетки, спросила:

— Что стряслось, дочь моя? Лик твой черен, подобно темной ночи.

— Авдотья Шуйская! Сил моих боле нет сносить ее! Она козни строит за спиной моей, сомнения в боярских сердцах сеет. Каждое ее слово — как заноза в моем сердце, — призналась Елена, стараясь говорить тише, чтобы не привлекать внимание детей.

— Ясно, — Анна Стефановна многозначительно вздохнула. — Даже я слыхала шепоты о ее недовольстве. Она мнит тебя достойной великокняжеского престола и нисколько не скрывает оного.

— Мне б взять да в темницу ее — пусть там грезит о престоле, сколь ее душе поганой угодно! Ан нельзя: сие даст повод Василию Шуйскому поднять мятеж против меня, стоит мне допустить хоть малую опрометчивость.

— Так не допускай оного.

— Легко сказать! — Елена Глинская нетерпеливо откинулась в кресле, уронив голову на спинку. — Ты бы слышала, сколь много яду источали ее мерзкие уста, сколь великая злоба пылала в очах ее бесовских! Намеренно измыслила поклеп (безо всякого сомнения, по наущению мужа своего — презренного Василия Васильевича!) о бесстыдном холопе: будто бы он речи крамольные обо мне повсюду плескал, за что и лишился языка своего поганого. Ах, какая забота о чести моей! И все сие Авдотья источала при всех боярынях — еле сдержала я гнев, дабы тут же не покарать княгиню за то, что посмела глаголить экое.

— Мудро поступила, что не дала волю гневу своему, — Анна Стефановна поднялась с кушетки, приблизилась к дочери. — Одно помни и не забывай: ты — властительница, и сила в деснице твоей, — утешила мать, нежно коснувшись щеки дочери.

— Власть, говоришь? — Елена горько усмехнулась.

— Она самая, голубушка моя. Власть, коя не даруется просто так даром; власть, коя добывается кровью людской, власть, коя творит нас теми, кто мы есть воистину! Не бывает власти без меча острого, без слез горючих, без душ невинных. Всякая власть — от царя до последнего огнищанина — ценою крови даруется. И как орел высоко парит, так же власть возвышает нас над толпой. В руках власти — сила великая, кара лютая, право решать судьбы людские. В руках власти — живот и смерть, радость и печаль, богатство и убожество. И нет пути к власти иного, кроме как через испытания тяжкие и борьбу нещадную.