Ольга Калашникова - Михаил Филин

Три письма направила она Александру Пушкину после памятной болдинской осени 1830 года, — и в каждом из них были только очередные назойливые просьбы. Значение этих женских писем для русской литературы трудно переоценить; самой же Ольге они принесли гораздо больше вреда, чем пользы.

В конце зимы 1832/33 года уснул навеки пасынок Ольги Ключарёвой, девятилетний Михаил^[174]. А вскоре, в первый день апреля, она разродилась. Появившемуся на свет мальчику дали имя недавно умершего. В метрической книге болдинской Успенской церкви, в графе «У кого кто родился», записали 1 апреля: «Титулярного советника г-на Павла Степанова Ключарёва вторым браком законной жены ево Ольги Михайловой Калашниковой сын Михаил». В столбце же «Кто были восприемники» значилось: «Титулярный советник Александр Сергеевич Пушкин, полковника Николая Николаевича Анненкова жена Евдокия Васильевна»^[175].

Судя по этому документу, поэт удовлетворил просьбу Ольги. Сверх того, тороватый Александр Пушкин отписал Михайле Калашникову, чтобы тот оставил себе часть собранного оброка; сие означало прибавку к жалованью. «Получил от вашей милости письмо, — жеманно отвечал управляющий 17 апреля 1833 года, — в котором изволите писать чтобы я взял жалованья, то я как могу без воли вашей себе положить сколько вашей милости пожалует я всем доволин сим буду ждать приказание…» (XV, 60). На какой сумме сошлись стороны и когда это произошло, мы не знаем.

Одним словом, февральское письмо Ольги Ключарёвой возымело действие. Однако главные надежды Калашниковы связывали всё же с приездом Александра Пушкина в Болдино.

Управляющий и его домочадцы не могли знать, что самое для них худшее уже стучится в дверь. 27 июня Н. О. Пушкина, будучи в Петербурге, уведомила дочь: «Наконец-то нашли мы превосходного Управителя для Болдина, скоро ждём его, но не говори то Петрушке»^[176]. Надежда Осиповна осторожничала: она допускала, что пребывавший в Варшаве у Павлищевых лакей Петрушка, то есть Пётр Михайлов Калашников, загодя предупредит свою родню об опасности.

«Жизнь моя в П<етер>Б<урге> ни то ни сё, — откровенничал Пушкин в письме П. В. Нащокину в конце февраля 1833 года. — Заботы о жизни мешают мне скучать. Но нет у меня досуга, [без<заботной> ] вольной холостой жизни, необходимой для писателя. Кружусь в свете, жена моя в большой моде — всё это требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения.

Вот как располагаю я моим будущим. Летом после родов жены, отправляю её в калужскую деревню к сёстрам, а сам съезжу в Нижний, да может быть в Астрахань. Мимоходом увидимся и наговоримся до сыта. Путешествие нужно мне нравственно и физически» (XV, 50–51).

Во время путешествия поэт намеревался собирать в Поволжье и на Урале материалы, касающиеся крестьянского бунта, который потряс Россию более полувека назад. Особенно его интересовали свидетельства уцелевших очевидцев. Он трудился над «Историей Пугачёва» и задумал роман о тех событиях.

Пушкинская жена благополучно разрешилась от бремени 6 июля^[177]. Удостоверившись в этом, получив дозволение императора и завершив самые неотложные дела, Александр Пушкин 17 августа покинул Северную столицу. Конечным пунктом маршрута им был избран Оренбургский край.

До Москвы поэта сопровождал Сергей Александрович Соболевский, или «Калибан», короткий приятель. А в Нижнем Новгороде, куда Пушкин, по жаре, приехал 2 сентября 1833 года, к нему — в качестве камердинера — присоединился Гаврила Калашников, вытребованный из имения. Когда миновали Казань и Симбирск, барин уже жалел о своём поспешном распоряжении. «Вообрази себе, — возмущался он в письме супруге от 19 сентября из Оренбурга, — тон московского канцеляриста, глуп, говорлив, через день пьян, ест мои холодные, дорожные рябчики, пьёт мою мадеру, портит мои книги и по станциям называет меня то графом, то генералом. Бесит меня, да и только» (XV, 81)^[178]. Дорожные проказы Гаврилы, вероятно, были замечены и нижегородскими губернскими властями^[179].

Завершив — и довольно удачно — «археографическую» программу поездки, поэт повернул назад и направился в Болдино. Вечером 1 октября, на Покров, он прибыл в имение родителей. «При сём уведомляю Вашу Милость, — доложил по горячим следам Михайла Калашников Сергею Львовичу Пушкину, — что Александр Сергеевич изволил приехать 1-го октября нечаянно»^[180].

А через несколько дней, 13-го числа, перебравшаяся из Петербурга в сельцо Михайловское Н. О. Пушкина поделилась новостью о приезде сына Александра в Болдино с О. С. Павлищевой. К этому сообщению Надежда Осиповна прибавила, что туда, в Нижегородскую губернию, они с мужем «только что отправили нового Управителя, дабы заместить Мишеля»^[181].

Субституция вступала в решающую стадию. Свергать с болдинского престола Михайлу Калашникова, которого Сергей Львович, уже не миндальничая, называл «негодяем»^[182], двинулся Иосиф Матвеевич Пеньковский. В кармане моложавого белорусского дворянина лежало «верющее письмо», позволявшее ему распоряжаться всеми делами^[183]…