Владек Шейбал - Лейла Элораби Салем

Владислав внимательно слушал, а в голове вертелись различные мысли: за что его ненавидят, почему Ян ополчился на него, что делать, как защитить себя? Наступила тишина. Высоко над головой качались кроны деревьев, птицы с чириканьем перелетали с ветки на ветку, свежий морской ветерок ласкал лицо. Все было тихо, мирно. Взяв в руки камешек, Влад повертел его в руках, проговорил:

Когда я был маленький, моя тетя Ванда - старшая сестра отца, много рассказывала о традициях, культуре нашего народа. Она учила меня читать и писать по-армянски - это было так сложно. А еще тяте поведала о судьбе нашей. Мы, армяне, из века в век терпели притязания других народов на наши земли; нас ненавидят соседи за то только, что мы верим в Иисуса Христа, за то, что мы христиане. Турки-османы вырезали нас, отняли наши исконные земли и даже священную гору Арарат, где по приданию сохранились останки Ноева ковчега. Они убивали армян, искренне веря в справедливость деяний своих перед Аллахом. Тогда, будучи ребенком, я ответил, что когда вырасту, убью всех мусульман, а их Бог-Аллах умрет сам, потому что некому станет Ему поклоняться. А ныне, здесь в Германии и в родной Польше я увидел, что христиане больше других враги своим же. Сколько нас здесь? Я видел французов, видел русских за другим забором. Господи, как мне стало их жаль! Немцы не дают русским даже хлеба и те вынуждены есть траву, землю, а позже умирать в муках, чувствуя, как земля в их кишках превращается в глину.

Великие злодеяния всегда творились с именем Бог на устах, и не религия тому виной, - ответил Стас, уставший, измученный.

Глава десятая

Шел с утра осенний дождь. Крупные капли попадали в ветхую крышу барака, в дыры, из-за чего в комнатах стало сыро. Пленники не работали, а немцы не приходили и даже не принесли никакой еды. Некоторые, усевшись в круг, играли сделанными из газетной бумаги карты, кто-то спал, были и те, что сидели полукругом и вели беседы. Так прошел день. Наступил холодный ветреный вечер.

Мучаясь от сырости, жесткой соломы и голода, Владислав не мог уснуть, но и общаться с кем-либо не было сил. Когда большинство улеглись спать и в комнате раздался храп, юноша, спотыкаясь, побрел к выходу. Он ясно понимал, что его могли застрелить охранники или же забить свои, но неимоверное, какое-то животное чувство голода притупило страх перед опасностью. Влад вышел на улицу и направился туда, где немцы выкидывали мусор. В темноте, под дождем, весь мокрый и продрогший, Владислав рылся в мусорном баке, не чувствуя ни отвращения, ни презрения к самому себе. Лишь голод и пустой желудок контролировали его действия. Отыскав в куче отходов рыбные кишки и картофельную кожуру, он быстро спрятал их в карманы и радостный, позабыв об усталости, вернулся в барак. Молодой человек в тишине разбудил Стаса и их нового друга Фрадека. Втроем они сварили нехитрый ужин - что-то отдаленно напоминающий суп. Ели молча, наслаждаясь рыбным вкусом, будто сидели за королевским столом. Ночью Владислав не мог уснуть. Горел желудок, крутило в кишках, во рту чувствовался горьковатый привкус рыбных потрохов. Тошнота скопилась в желудке и поднялась к горлу. Ловя ртом воздух, опираясь на стены, юноша кое-как добрался до уборной, его долго рвало. Очистив желудок, он избавился от боли, но недомогание все еще ощущалось в животе.

Утром Владислав пробудился от гортанного окрика немца. Бледный, невыспавшийся, с покрасневшими белками глаз, он не взял завтрака, от одного вида еды его выворачивало наизнанку. Но на работу он пошел, ибо гестаповцем было все равно на его недомогание. Полякам дали задание - таскать по пять кирпичей к тому месту, где строились казармы для хранения ракет V1. Пока одни таскали тяжести, другие месили цемент и возводили стены. Это была борьба на выживание: все те, кто не справлялся и падал, немцы отводили в сторону и расстреливали - в назидание остальным.

Владиславу было приказано таскать в деревянной корзине на спине по пять или шесть кирпичей. Сначала нужно было погрузить все на дно, потом взвалить на себя и идти к стройке, сгибаясь под тяжелой ношей. Спина и плечи ныли, ноги подкашивались, перед глазами в свете то и дело кружились мошки - от голода и бессилии. Работать стало невыносимо, хотелось одного - упасть, уткнуться лицом в землю и плакать. Но он знал, что и это ему не позволено.

К обеду вновь к горлу подступила тошнота. Таскать кирпичи стало невыносимо, а Стас и Фрадек находились далеко - на стройке. Машинально сложив кирпичей меньше положенного, надеясь, что никто того не заметит, Влад взвалил на спину корзину и тут позади раздался голос Яна, обращенного не к нему:

Офицер, этот мальчишка взял только три кирпича.

Остальные поляки поглядели на гестаповцев, перевели взгляд на Яна - немного задержались на нем, а затем обратили взоры на Владислава. Немец приблизился к юноше, посчитал кирпичи в его корзине и приказал:

Снимай обувь и ложись на землю, щенок.

Он призвал еще одного охранника и вместе они навалились на испуганного пленника, принялись что есть мочи бить его по пяткам деревянной дубинкой. Владислав, дабы не закричать, кусал пальцы и землю, из глаз текли слезы. Страха не было, оставалось лишь одно желание - убежать, спрятаться ото всех, прижаться к матери, выплакаться в ее теплые колени. Удары следовали один за другим, боли почти не было. Все слилось воедино. В глаза ударила яркая вспышка света и все погрузилось во тьму.

Он осмотрелся по сторонам, сидя на голой каменистой земле. Вокруг словно волны поднимались горные вершины, высоко в небе - голубом, ярком, парил одинокий орел. Владислав силился подняться, но не мог: какая-то невидимая сила сковала его ноги, прижала к земле. И сразу в свете дня, на фоне скал, возник далекий, но до боли родной и знакомый образ дяди Теодоровича. Архиепископ: высокий, гордый, в черной сутане, ниспадающей складками по широким плечам, посматривал сверху вниз на племянника и лицо его отражалось в лучах тенью.

Дядя, дядюшка, забери меня к себе, - молвил Влад и крупные капли слез стекли по его щекам.

Жозеф продолжал стоять каменным изваянием, ни один мускул не дрогнул на его лице, он