"Варяг" не сдается - Владимир Шеменев

В сердцах захлопнула дверью, крутанула щеколду и повернулась к лестнице. Со страшным скрипом, издаваемым рассохшимися ступенями, она поднялась на второй этаж и пошла вдоль анфилады комнат, зажигая расставленные в подсвечниках свечи. Превращая ночь в день, а тишину и покой – в суету разбуженного дома.

* * *

Сидя в людской возле открытой печурки, Катя слышала, как Дарья подняла весь дом на уши. Забегали, запричитали, загремели чугунками, захлопали дверьми. Кузьмич увел мерина на конюшню и туда же сбежал Цыган, рассудив, что с лошадьми будет меньше проблем, чем с полусонной прислугой.

На верхнем этаже заскрипели половицы, и дребезжащий старческий голос возвестил, что хозяева проснулись и жаждут увидеть невесту сына.

– Дарья, а где гостья?

– В людской, греется.

– Так зови.

Не дожидаясь, когда прибежит Дарья, Катя встала и, собравшись с духом, шагнула навстречу судьбе. На верхнем этаже с подсвечником в руке стоял отец Алексея. Поверх ночной рубашки на нем был надет халат, а поверх халата – адмиральский мундир. На голове колпак, на ногах чирики – казачьи кожаные тапки, которые на Дону носили на босу ногу.

Проскрипев по ступенькам, Катя подошла и стала рядом.

– Здравствуйте, Константин Петрович.

– Здравствуйте, голубушка. А вы, собственно, кто?

– Катя Румянцева, помните такую?

– Помню…

Подслеповатые глаза не могли полностью лицезреть всю красоту и все обаяние, которые источала повзрослевшая и похорошевшая «пацанка» Катя Румянцева. Константин Петрович поднял подсвечник и поднес к ее лицу, стараясь разглядеть, как распустился этот цветок.

– Ни черта не вижу, – опустил подсвечник и взял ее за руку. – Катя, Катюша, – на глазах навернулись слезы, – какими судьбами к нам?

– Вот еду в Порт-Артур к Алексею. – Катя замялась. – Решила заехать проведать родителей его. И весточку прихватить, если пожелаете со мной передать.

– Как не пожелать. Один он у нас. Сынок родной.

К ним подошла мать Алексея. Одета она была в темно-вишневое платье и вязаную кофту. Мария Федоровна обняла Катю за плечи.

– Сколько же мы тебя не видели?

– Лет двадцать, наверное.

На следующий год после той рыбалки, когда Катя столкнула Алешку Муромцева в реку, Катин отец заразился тифом. Болезнь, как молния, пронеслась по трем уездам, собрала свой урожай и исчезла. Спасибо докторам и пенициллину. А Румянцеву не повезло. Где и как Андрей Александрович заразился, он так и не смог вспомнить. И перчатки были, и повязка на лице. Да, видно, судьба такая. Всю неделю метался в горячке, а на седьмой день окрошки попросил. Поел и упокоился с миром. А еще через год вдова его заложила имение, забрала дочь и уехала из уезда…

А куда уехала – Муромцевы не знали, да и потом свидеться ни разу не довелось.

– А ты, старый хрыч, что это гостью в коридоре держишь? – Мария Федоровна первая очнулась от временной воронки, в которую их засосали воспоминания двадцатилетней давности, и чтобы как-то разрядить наплывшую на нее грусть, в шутливой форме накинулась на мужа. – Рюмки достань и скажи Дарье, чтоб наливку принесла из погреба.

– Дарья, наливку возьми и водочки для меня, и побольше, ишь день-то какой. Али вечер.

– Может, супчику ей горячего налить? – Дарья подслушивала под лестницей и тут же ловко встряла в разговор. Она всегда опережала мысли господ, и они любили ее за это. – Холодец я отнесла в столовую, туда же курицу подадут и пироги, что вы, Марь Федоровна, намедни пекли. Сейчас помидорчиков выловлю и капустки с рассолом наберу. А маслом каким приправить – костромским или нашим, тульским?

– Давай нашим, костромское прогоркло. – Мария Федоровна подхватила Катю под руку и повела в столовую, где уже сервировали стол.

На кухне гудела печь, и две поварихи, что пришли с деревни, ловко орудовали ухватами, переставляя сковородки, кастрюли и чугунки. Кузьмич принес охапку дров и ссыпал на пол, пугая поварих и мышей, которые, воспользовавшись суетой, пытались прогрызть мешок с просом.

* * *

Через три дня, провожая невестку на станцию, Мария Федоровна шмыгнула носом и, припав к Катиному плечу, попросила у нее прощения. А та у нее. И зарыдали обе в голос, будто по покойнику.

– Вы не плачьте, Мария Федоровна, я обязательно его найду.

– Добрая ты, Катя, и хорошая. Повезло Алеше. Главное, чтобы вы нашли друг друга.

Отец Алексея пытался держаться, но возраст, нервы и события последних трех месяцев подкосили старика – и он тяжело вздохнул и махнул кулаком:

– Ну ладно мокроту разводить. До станции путь неблизкий. Во сколько поезд, Кузьмич? – Константин Петрович посмотрел на извозчика.

– В три, ваше благородие.

– Ну, даст Бог, часов за пять доберетесь. Ишь сколько снега навалило!

Снега на самом деле навалило прилично. Все три дня, что Катя гостила в Муромах, он, не переставая, шел и шел, укутав землю почти метровым, белоснежным, искрящимся на солнце одеялом.

Наревевшись вдоволь, Мария Федоровна усадила Катю в сани, укутала, словно ребенка, и перекрестила ее с ног до головы.

– Алешеньке привет от нас передай.

– Передам, обязательно передам.

Мария Федоровна вытерла краем платка набежавшую слезу и махнула рукой Кузьмичу: мол, давай поезжай, не томи душу.

– Пошла, родимая. – Кузьмич дернул вожжи и как всегда, пробежав пару шагов за санями, шлепнулся на свои излюбленные поленницы.

– До свидания, Мария Федоровна, до свидания, Константин Петрович! – Катя махнула им рукой.

– С Богом, милая! С Богом. – Они одновременно перекрестили удаляющиеся сани.

Цыган остался сидеть возле Дарьи, которая, накинув на плечи шаль, вышла якобы проводить Катю. На самом деле она вышла проводить Кузьмича, с которым сошлась за эти дни. Но об этом никто не догадывался, кроме Цыгана. Пес хорошо изучил повадки хозяина и знал, если Кузьмич кому говорит: «Баньку истопи и на стол накрой», – значит, к ужину вернется и нет смысла бить лапы по ледышкам, авось не казенные.

Дарья потопталась, не зная, что говорить, махнула рукой и, натянув на голову шаль, побежала к хлопающей на ветру двери. Цыган увязался за ней, втягивая ноздрями домашнее тепло. Муромцевы остались стоять во дворе, с тоской в сердце и со слезами в глазах, наблюдая за удаляющейся точкой, пока она полностью не растаяла в белесой дымке.

Отец Алексея обнял жену.

– Милая девушка.

– Мне тоже по нраву пришлась, – мать Алексея вздохнула, и пальцы непроизвольно затеребили кончики платка. – Может, и вправду у них все серьезно.

– Дай-то Бог! Главное, чтобы войны не было. – Константин Петрович постучал валенками по снегу. – Пошли, что ли, домой, чего тут выстаивать? Если и вернутся, то вдвоем и года через два-три… Не раньше.