Промельк Беллы. Романтическая хроника - Борис Мессерер

Б.А.: Прозу вспоминаю… Бунина о Толстом, Бунина о Чехове, просто Бунина. Блок говорил после отъезда Бунина: “Его все прокляли, кроме меня, потому что я ищу этому какое-то объяснение”. Бунин действительно не понимал революцию, ну как можно это понять? И у Бунина все так подробно описано. Например, про Толстого он говорит: “У Толстого где-то сказано, что у него воображение просто развито больше, чем у других. И он говорит про меня что-то в этом роде, что я физически ощущаю человеческую сущность”. И действительно это так, это поразительная проницательность, ничего подобного быть не может.

Как он не нарвался на неприятности при таком характере, при такой гордости? Конечно, все время ходил на грани, и чудом уцелел, и спасся чудом.

А Бунин необыкновенно отчетливо пишет просто про уничтожение страны. У него один герой говорит, что если какую-то рожу, нарисованную на черной доске, смыть мокрой тряпкой – вот что осталось от рисунка. Так и от России. И сколько лет, боже мой… Не очнулись, не исправились. Чтобы напечатать того же Бунина. Вот часто ссылаются на издание 1966 года. Он там рассказывает, как приходил Волошин (это в Крыму было), сказал, что предложил большевикам свои услуги, а они как бы безгрешно: “Какие услуги?” – “К каким-то праздникам октябрьским или ноябрьским украшать город”. И Бунин ему сказал, Волошину: “Что вы собираетесь украшать? Виселицу? В том числе свою?” А Волошин стал отказываться, говорит: “Да нет, я только как поэт, я только как художник, я не как политик”.

Но они на следующий день напечатали в газете статью: “Лезет к нам всякая сволочь. Вот лезет мерзавец Волошин, как будто мы забыли, кем он прежде был. Ну, у Цветаевой он другим был, но это все прежде в каком-то романтическом кругу”.

Поразительная продажность властей, склонность к убийству непреклонная, абсолютная преступность всеобщая… И все-таки надо всем этим как-то стоит Россия, такая, как у Бунина. С мужиками, с господами.

Я прочла Бунина еще давно, молодая была. Как-то они проворонили, в первый раз выпустили книгу, там не было ничего такого, придирались в основном к любовным всяким историям и упрекали его в эротизме. А он возвращал к России, возвращал к самому понятию любви, которая им так владела. Он поразителен. Не помню, успели мы об этом поговорить с Набоковым, но представляю, как Бунин бы удивился, если бы узнал, что какие-то люди в России все-таки есть.

Так что огромное для меня значение и даже сейчас – чтение Бунина.