Еврейская сага. Книга 3. Крушение надежд - Владимир Голяховский

Однажды к нему в кабинет зашла психиатр Эпштейн, знакомая, женщина благородной внешности, очень интеллигентная. Она пришла рассказать, что недавно ездила в Америку навещать родственников. Она с восторгом описывала свои наблюдения над жизнью американцев. Рупик слушал, поражался, сведения о жизни в США ему были полезны. Потом эта женщина вздохнула и неожиданно закончила:

— Ах, если бы вы знали, в какой глубокой жопе мы здесь живем!

Рупик поразился и потом со смехом рассказывал это Мише Цалюку, тот смеялся:

— В глубокой жопе? Это она точно определила. Я тебе признаюсь, мы с женой и детьми тоже подумываем уехать из этой жопы в Израиль. У нее там давно живут родные.

Это признание окончательно сблизило Рупика с Мишей Цалюком. Теперь они постоянно делились мыслями, ходили друг к другу в гости, стали друзьями. Мишина жена Броня вкусно готовила фаршированную рыбу и другие еврейские блюда. Они слушали магнитофонные записи еврейских песен, танцевали под еврейскую музыку.

И однажды произошел случай, который глубоко восхитил Рупика.

Моня Гендель пришел в поликлинику к Цалюку с молодым застенчивым парнем:

— Миша, это Михаил Парфенов, твой тезка и мой сосед по Малаховке. У него уникальная проблема и необычная просьба к тебе.

— Говорите, — сердечно предложил Цалюк, — чем заболели?

— Да нет, не в том… я здоров. Видите ли, как вам это сказать… я хочу стать евреем, то есть совсем превратиться…

Цалюк поразился:

— Евреем хотите стать? Ну, что же, это ваше дело. Но причем тут я?

— Видите ли, я давно хочу, но все боялся этого самого, как его… обрезания боялся. А недавно встретил девушку, Рахилью зовут, Раей, еврейку. Мы пожениться хотим, я ее еврейскую фамилию возьму — Финкельштейн…^[183]

— Да, уж более еврейской фамилии не сыскать.

— Я и рад буду стать Финкельштейном. Но ее родители сказали: пока я не стану иудеем, они не разрешат.

— Трогательная история. Но все-таки почему вы пришли ко мне?

— Просьба у меня, сделайте мне это… обрезание.

Цалюк поразился:

— Вот тебе на! Я ведь не раввин и не мохел.

Тогда, посмеиваясь, в разговор вступил Моня:

— Понимаешь, Миша давно просил меня помочь. Я давал ему почитать Библию, он познакомился со многими еврейскими традициями и знает их лучше меня. Но вот одна загвоздка: обрезания он боялся. Да и наш малаховский раввин не мог найти доктора, который согласился бы сделать это как ритуальную процедуру с участием других молельщиков. Ситуация уникальная. Но теперь вопрос встал о любви и женитьбе, как у Ромео и Джульетты. И просьба к тебе от нас обоих: сделай по-тихому обрезание в поликлинике. Я тогда буду его посаженным отцом, садиком, и привезу раввина, мохела и других для ритуала.

Цалюк думал, качал головой, взвешивал, потом воскликнул:

— А что же, могу! Сделаем это поздно вечером, когда все больные и сотрудники уйдут. Никто знать не будет. А я ведь часто засиживаюсь допоздна в парткоме, бумаги в райком пишу, так что ухожу последним. Вот тогда и сделаем. Это будет мицва.

Миша рассказал Рупику о предстоящем тайном обрезании. В Рупике вспыхнул восторг человека, обретшего веру совсем недавно:

— Я никогда не видел ритуального обрезания, обязательно хочу быть на процедуре и молиться с раввином и другими.

Моня привез Мишу и пятерых евреев из синагоги, они входили в поликлинику, как заговорщики. Раввин нервничал, поминутно оглядывался и дергал себя за бороду. Пришел и отец невесты удостовериться в процедуре. Цалюк с Рупиком уже ждали их. Собрались в предоперационной, евреи тихо молились, раскачиваясь в такт. Рупику еще не приходилось молиться, он опасался ходить в синагогу, чтобы его не засекли агенты КГБ. Теперь он учился молиться у этих евреев, встал рядом и тоже начал покачиваться.

Бедный Миша был ни жив ни мертв со страху. Его положили на операционный стол. Подошел мохел с ритуальными инструментами в бархатном футляре — большим старинным ножом, еще чем-то… Миша испуганно покосился на инструменты и умоляюще посмотрел на Цалюка:

— А вы обещали…

— Не волнуйся, это проформа. — И шепнул ему: — Так мы еврейского бога обманываем.

Он сделал укол новокаина у головки члена и аккуратно срезал выступающую часть кожи крайней плоти. Мохел в это время стоял рядом, держал свои инструменты и делал вид, будто тоже участвует. Цалюк зашил кожу, раввин прочитал молитву, назвал Мишу Моисеем, а Моню назначил посаженным отцом садиком^[184], потом вырвал несколько волосков из бороды и налил всем кошерного вина. Все выпили по глотку, запели радостную молитву и один за другим пустились, приплясывая, вокруг операционного стола с новообращенным евреем. Рупик, хотя танцевать не любил, приплясывал со всеми и был абсолютно счастлив.

Миша-Мойша, довольный, что все кончилось, сказал:

— А что, ничего! Дурак я был, что раньше боялся.

Но потом скис, двигаться с повязкой было неудобно, и его вывели из операционной под руки.

Рупик смотрел на Цалюка с обожанием: парторг делал ритуальное обрезание!

— Да ты настоящий коммунист-сионист!

— Вот за это меня и выжили из пятидесятой больницы.