Молодость может многое - Александр Сергеевич Омельянюк

— «Конечно, передам!» — с неподдельным интересом взял тот долгожданный листок с потенциально возможным компроматом на себя.

А после ухода Платона он с дрожащими от нетерпения и волнения руками, прочитал его. А потом ещё раз, но уже с радостью, поделившись ею со своим наставником Георгием Валентиновичем Витковым, которому ещё утром сетовал по поводу своей дальнейшей, возможно даже несчастной, студенческой судьбы.

— «Ну, вот, видишь?! Я же говорил тебе, что Платон не такой человек! Он выше всего этого! Он птица высокого полёта! Хоть и Кочет?!» — с удовлетворением за свою правоту, по-привычке пошутил Витков.

— «Да! Платон это… мысль! Вон, как он чётко описал всё, как было?! И в итоге никто не виноват!?» — согласился с ним, наконец, совсем успокоившийся Игорь Заборских.

— «Да, талант! А как это никто не виноват?! Так не бывает! Из его записки совершенно ясно, что виновата сама преподавательница, поспешившая с выводами! Я даже думаю, что ей после прочтения самой станет стыдно за своё поведение! Ты мне потом расскажи, как и чем дело кончится!» — завершил их разговор Г.В.Витков — опытный интеллигентный мужчина средних лет.

И в пятницу в электричке, по дороге в институт, Заборских, Гуров и особенно Саторкин внимательно читали объяснительную Кочета, оставшись ею чрезвычайно довольными.

А Виктор сразу понёс её на кафедру «Начертательной геометрии и черчения», и в отсутствие Х.А. Арустамова передал её секретарше, которая обещала в ближайшее же время передать её заведующему кафедрой.

С понедельника усатый и с заклеенной пластырем верхней губой Платон уже посещал занятия в институте.

Поэтому в среду 18 сентября Кочет с Саторкиным выехали в институт теперь с трепетным ожиданием решения их вопроса.

Но не успели они подойти к своей аудитории, как шедшая навстречу с другого конца коридора преподавательница Сумская сама окликнула их, обращаясь к Кочету, сразу опередившему её с извинениями.

Но та, не дослушав их, чуть взволнованно перебила его:

— «Ребята! Извинения ваши приняты! Я всё поняла и допускаю вас до занятий! Но вы и меня поймите! У меня такой же сын, как и вы! — кивнула она на Кочета — И я в тот момент подумала, а что, если и он так себя ведёт?! Поэтому, возможно, я слишком проэмоционировала?! Извините! А вашу объяснительную я оставила себе на память!» — добродушно и даже чуть смущённо объявила она.

— «Да ничего! Всё стало понятно! У меня мама тоже была преподавателем!» — с пониманием реагировал и Платон.

— «Даже сестре Шарикяна преподавала!» — непонятно на что за друга намекнул и Виктор.

— «Ну, тогда мы поймём друг друга! Заходите в аудиторию!».

— «Спасибо! Но только после вас!» — любезно расшаркался Кочет.

— Так значит, она действительно поняла свою ошибку?! Вот что значит сила печатного слова, как мне неоднократно давно говаривал отец?! — удовлетворённо про себя заметил Платон.

И Кочет с Саторкиным, наконец, приступили к долгожданным занятиям черчением в своей группе.

А вскоре Сумская выяснила, что Кочет, оказывается, не только хорошо владеет пером, но и самый толковый в чтении чертежей, быстро находя ошибки и в чертежах у товарищей. И она сделала его своим помощником, перед сдачей чертежей ей, просматривающим их и находящим в них ошибки и недочёты.

— «А что же вы сами? У всех товарищей ошибки находите, а у себя допустили целых две?!» — удивила она вопросом, проверив чертёж Кочета.

Но тот, сразу покраснев, практически мгновенно нашёл их.

— «Да! А у вас действительно на чертежи глаз-алмаз, вернее ватерпас, как тут кто-то про вас сказал?!» — обрадовалась Сумская своему выводу.

— А ведь из-за меня, если бы я настояла, его могли бы отчислить из института?! А он, оказывается, гений!? Вот как бывает?! — подумала она.

Решив этот вопрос и вылечив фурункул, Платон сбрил и усы.

— Вот теперь пришла пора вплотную заняться Таней! — решил он действовать теперь быстро и решительно.

Но ещё до этого, пока он был на больничном, Платон съездил к отцу и на простой открытке напечатал текст: «Уважаемая Татьяна Ивановна! Позвоните, пожалуйста, по телефону 308-53-67», указав свой домашний телефон и, подумав, добавив ещё и подпись: «ОМСДОН», подразумевая Отдельную мотострелковую дивизию особого назначения, в которой служил Павел, чтобы, в случае чего, свалить посылку этой открытки на него.

И в свободный вечер в четверг 19 сентября он съездил в Чухлинку и крадучись по лестнице опустил в почтовый ящик Линёвых эту открытку.

— А всё-таки я очень боюсь отказа с её стороны, раз так подписался?! А если прочитает кто-то чужой, то ничего такого не подумает?! Теперь буду ждать её звонка! А если не позвонит? Тогда всё! А если позвонит, то, что мне и как говорить? Наверно сначала мне надо сделать вид, что я к этой открытке не причастен?! А когда она представится, тогда обрадоваться и назвать себя, сознавшись, что давно хотел с нею познакомиться поближе, но всё никак не решался, надеясь на случайную и удобную встречу где-нибудь?! И судя по подписи, если она мне её назовёт, надо сказать, что это видимо так помог Павел, придумавший про открытку! Наверно так? — придумал Кочет план.

И он стал ждать звонка. А его всё не было. Платон даже подумал, что всё уже кончено, и ждать больше нечего. Он даже внутренне обиделся на Таню и от безысходности стал к ней остывать.

К этому времени Борис Спасский со счётом 6,5 на 3,5 уже выиграл финальный матч претендентов у Виктора Корчного, вновь получив право оспорить шахматную корону у Тиграна Петросяна.

Но однажды, когда Платон находился в комнате Олыпиных, звонок раздался. К телефону первой естественно подошла Настя.

— «Алло!.. Здравствуйте!.. Не знаю! Сейчас я трубку брату передам, может он знает?» — лишь послышались слова Насти.

— «Кто это?» — подошёл Платон к телефону.

— «Не знаю! Какая-то девушка!».

— «Да!» — глухо проговорил он в трубку, сразу подумав о Тане.

Но сердце в его груди от радости в этот раз почему-то уже не затрепетало и лицо в краску не бросило.

— «Здравствуйте! Меня просили позвонить по этому телефону!» — раздался в трубке уже забываемый чуть грудной женский голос.

— Да, это она! А что ей говорить? — мигом пронеслось в его голове.