Судьба - Николай Гаврилович Золотарёв-Якутский

— Теперь я тебя никуда не отпущу, — сказала Майя, не выпуская Федора из объятий.

— Что ты, Майя! Ты дочь богача, а я батрак. Если даже я умру, по мне некому будет горевать…

— Все о себе, а обо мне и думать не желаешь. Вот сядь здесь, — Майя показала на большой пень, — и выслушай, что я тебе скажу.

Они сели на пень, тесно прижавшись друг к другу.

— Я стою на развилке трех дорог, как в сказке: прямо пойдешь — смерть найдешь, направо пойдешь — ворон глаза выклюет, налево пойдешь — от позора и мучений седым станешь. — Голос Майи звучал спокойно и рассудительно. — Один выход для меня: всунуть голову в петлю — и сразу со всем будет покончено. Мертвые не слышат попреков, не чувствуют стыда.

У Федора внутри все похолодело. Три года назад жена Яковлева, Авдотья, сломала о батрачку Агафью деревянную лопату за то, что девушка нечаянно опрокинула подойник с молоком. Агафья убежала в хотон и повесилась. Федору пришлось снимать труп девушки. Ему долго после этого снились кошмары. Он на мгновенье представил безжизненное тело Майи и чуть не застонал.

— Но я этого не сделаю, — поглаживая шершавые руки Федора, сказала Майя. — Второй выход — рассказать все родителям и обречь себя на позор и унижения, сносить обиды и колкости, слышать, как будут злословить отвергнутые мной сыновья богачей, и что самое страшное — сделать отца с матерью всеобщим посмешищем. Ведь начнут звонить во все колокола, и ничем не остановишь!..

— Лучше бы я не показывался тебе на глаза, — прервал ее Федор. — Ты бы ничего не знала, жила, как раньше. А там нашла бы себе мужа.

— Если б ты знал, как хорошо ты сделал, — она крепче обняла Федора, — есть ведь и третий выход.

— Какой? — безучастно спросил Федор.

— Куда ты, туда и я.

Слова Майи ошеломили Федора. Он даже отодвинулся от жены, глядя на нее удивленными глазами.

— Нам некуда ехать, Майя.

— Свет велик, Федор, двоим место найдется. Ты где-то до этого жил?

— У богача Яковлева батрачил. А что ты у него будешь делать?

— То же, что и ты…

Федор погладил ее тонкие пальцы и, тяжело вздохнув, сказал:

— Не привычны к труду твои руки.

— Я научусь работать, Федор, вот увидишь. Ведь от работы не умирают… Нам нельзя медлить… Меня вот-вот хватятся, начнут разыскивать.

— Но ведь ты раздета.

— Сейчас тепло.

— Нынче ночи холодные.

— Мы будем жечь костер. Федор, поехали!..

— Куда? Не простившись с отцом и матерью?

Из груди Майи вырвался не то всхлип, не то вздох.

— Они меня закроют на замок и не выпустят, — дрожащим голосом сказала она.

«Майя-а-а!» — прокатилось по лесу и отдалось протяжным эхом. Это девушки звали Майю.

Федор и Майя, взявшись за руки, нырнули в лес. Стреноженный конь Федора пасся недалеко, у лесного болотца. Под большим пнем в высокой траве лежало седло.

— Скорей седлай коня, — торопила Майя.

Федор поймал коня и стал торопливо седлать. Майя стояла в стороне, дрожа от холода. На том месте, где лежало седло, она увидела берестяной тымтай[16].

— Что в этой посудине?

— Караси. Дал по дороге одни рыбак.

Майя взяла одного карася и собралась было отломить кусок, но увидела муху, показавшуюся из-под жабр.

— Ой, муха! — вскрикнула Майя и бросила карася. — У тебя больше ничего нет поесть?

— Нет, — ответил Федор.

— Ничего, потерплю, — сказала Майя.

— Ты вся дрожишь. Надень мой полушубок. — Он помог ей одеться и, как ребенка, поднял на седло. — Не упади!

— Я ездила на лошади.

Федор, вставив ногу в стремя, легко вскочил на коня. Майя обняла Федора, прижалась к его спине.

— В какую сторону едем? — спросил Федор.

— Вези куда хочешь, только поскорее.

II

Майе была знакома каждая тропинка, каждое дерево. По правую сторону оставалась круглая елань, густо заросшая тальником и молодыми березками. Оттуда доносилось щебетанье иволги. Полная луна освещала харатаевский дом, притаившийся за деревьями.

— Придержи коня, — попросила Майя. — Пусть идет медленнее. Хочу на родную елань наглядеться.

— Нас могут увидеть, — прошептал Федор.

— Если даже увидят, то никому и в голову не придет, что это я еду.

Конь, фыркая, шел по дороге медленным шагом. Майя, не отрываясь, смотрела на дом, под крышей которого родилась и выросла. В горле у нее застрял ком.

— Остановись. Хочу проститься с родными местами.

Федор натянул повод. Спешившись, ссадил с коня Майю и, держа ее за руку, пошел с ней вдоль дороги по росистой траве. Прозрачные капли росы серебрились под луной, и только озерко было темным. Видно было, как по воде от берега, уходя вдаль, пролегала белая дорожка. Это тихо плыл чирок. По западной окраине елани шелковой лентой стлался по траве дым — курились дымокуры, зажженные на скотном дворе.

Майя на ходу сорвала цветок с золотым соцветием. Посередине цветка, словно зрачок глаза, блестела капля росы. Майя понюхала цветок: он был влажным и холодным.

— Прощай, родная елань, — утирая слезы, прошептала Майя. — Вернусь ли я сюда когда-нибудь, увижу ли тебя?

Дорога поднималась на горку и через лес шла дальше, к Лючинскому наслегу. Федор вел коня за повод, не выпуская руки Майи. На горку они взошли пешком. Внизу, в густом ивняке, ворковал дикий голубь. Рассветало. В лесу защебетали птицы, где-то далеко подала голос кукушка. Майя присела на вывороченное дерево, лежащее у дороги, посмотрела на уходящую вдаль дорогу, и у нее защемило сердце: «Куда ты приведешь меня? В какую сторону свернешь?»

Федор стоял рядом, держа коня за повод. Утренняя прохлада давала о себе знать, ситцевая рубашка плохо грела Федора, и он продрог.

— Может, поедем, Майя?

Майя молча подошла к лошади. Федор поднял ее на седло.

— Я пойду пешком. — Он быстро зашагал впереди коня, чтобы согреться.

Конь, фыркая, шел за Федором, норовя обойти его и пуститься рысью.

«Уж не догадывается ли эта божья скотинка, что я беглянка? — подумала Майя, придерживая коня. — Как торопится, старается увезти меня подальше! А мать, наверно, дома тревожится, места себе не находит. Увижу ли я ее когда-нибудь?..»

Федора, шедшего впереди, занимали другие мысли: «Где я поселюсь со своей женой, во что одену ее, чем кормить буду?»

Майя, выросшая в богатой семье, не знала, как ходить оборванной, жить впроголодь, поэтому мысли об этом ее не тревожили.

Дорога извилистой лентой уходила все дальше и дальше по лиственному лесу, пробегала мимо ельника и тальника, росших на низких