Миры Эры. Книга Третья. Трудный Хлеб - Алексей Олегович Белов-Скарятин

занимался лесозаготовками, а нынче на пенсии. Молодой человек прямо напротив вас – продавец табака, а маленькая блондинка – его жена. Они недавно обвенчались и находятся здесь всего неделю, проводя медовый месяц. А эти парни, – продолжил он, обводя жестом кучку молодых людей в комбинезонах, – работают в железнодорожных мастерских. Очень славные ребята. Ну, теперь я рассказал вам обо всех, не так ли?"

"А что насчёт вас? – спросила я. – Про себя-то вы и забыли".

Мистер Дьюти вспыхнул, и его блестящее лунообразное лицо с носом картошкой, круглыми чёрными глазами, широким ртом и торчащими дыбом смоляными волосами внезапно стало очень юным.

"Обо мне-то и сказать особо нечего", – скромно произнёс он, оглядываясь, не подслушивает ли кто. А затем продолжил доверительным тоном: "По профессии я гончар, хотя также занимаюсь производством фейерверков. О, скажите, – вдруг выдал он, позабыв о своей застенчивости и разволновавшись, так как его осенила внезапная мысль, – скажите, вы придёте посмотреть, когда я буду запускать фейерверк на окружной ярмарке? Это будет изысканно, мэм, изысканно! В этом никакая другая ярмарка не сравнится с нашей. Я слышал, как это утверждали люди, объехавшие всю страну, как, например, мистер Ровер. Вы ведь придёте, правда? Я устрою вам лучшее место прямо в первом ряду, и вы сможете в деталях рассмотреть, как я буду запускать все эти чёртовы штукенции: ракеты, вертушки и прочее. Это зрелище, которое вы не должны пропустить, мадмуазель. 'Бах!' – взрываются ракеты, и 'пшшш!' – шипят вертушки, а затем появляется пылающее солнце, и всевозможные изображения, и в конце – американский флаг. И я тот человек, который всё это устраивает … я имею в виду, главный человек. Конечно же, у меня уйма помощников. О, это великолепно!" И мальчуган восторженно вздохнул …

Десерт, довольно вкусный вишнёвый пирог, буквально смели. Супруга водителя бензовоза встала из-за стола, с наслаждением потягиваясь и зевая, в то время как пожилая жена лесоруба громко икнула, а после, повернувшись к миссис Пэнс, удовлетворённо заметила: "Матерь Божья, как же я наелась!"

Выходя из столовой, я услышала, как один из железнодорожников крикнул тоненьким фальцетом: "До встречи, француженочка, будь хорошей девочкой и не делай ничего такого, чего бы не сделал я!" – и остальные разразились громким хохотом. Выбежав на улицу, я увидела мистера Брауна, который ждал меня, сидя на крыльце и читая газету.

"Снова здравствуйте, Мадам, – сказал он, вставая и дружелюбно улыбаясь. – Я уже здесь и готов отвезти вас обратно. И хорошо, что я приехал – знаете ли, вы слегка опаздываете".

"Обед уж слишком затянулся", – объяснила я, с тревогой думая, не отругает ли меня за это миссис Хиппер.

Вечер трудного дня

Когда я вернулась, она ждала меня, лёжа на диване с влажным полотенцем, обёрнутым вокруг головы, и стаканом ледяного лимонада в руке.

"Вы опоздали на двенадцать минут – переведите это на французский, – заметила она, стоило мне, извиняясь, войти в библиотеку. – И переведите на английский то, что вы мне ответите. А затем дэй пэй шэй-ву53 – я нашла это, пока ожидала вас, в учебнике грамматики, – и продолжайте урок".

Всю жаркую вторую половину дня я бубнила себе под нос, а она слушала и дремала. У меня отчаянно болела голова и не проходили сухость во рту и першение в горле. Стрелки на вычурных мраморных часах, стоявших в центре каминной полки, казались в этот знойный день такими же вялыми, как и всё остальное, и несколько раз мне пришлось до боли сжимать пальцы, чтобы тоже не заснуть. Я в невыразимой тоске смотрела на циферблат, а потом говорила себе: "В следующие полчаса не буду на него пялиться". Но когда решала, что полчаса истекли, и с надеждой поднимала глаза, то в отчаянии видела, что прошло всего пять минут.

"Если так и будет продолжаться, то я закричу", – подумала я, затем спросив себя, что произойдёт, дай я действительно волю пронзительному воплю. "Каким бы это было облегчением", – продолжала я приятно размышлять и неожиданно расхохоталась, представив себе, как удивилась бы миссис Хиппер, если бы такое и вправду случилось.

"В чём дело? – спросила реальная миссис Хип-пер, проснувшись, приведя своё тело в сидячее положение и сурово глядя на меня, в то время как её вьющиеся крашеные волосы имели растрёпанный вид, а лицо слегка припухло с той стороны, которой она прижималась к подушке. – Почему вы смеётесь, Мадам? Я не вижу для смеха никаких причин!"

"Всего лишь забавная история, которую я вдруг вспомнила", – ответила я, пытаясь закончить хихикать, но, к своему ужасу, безуспешно.

"Ну, если она так забавна, то поведайте её мне. Я люблю смешные истории", – промолвила она, снова устраиваясь поудобнее на подушках и вылупившись на меня, будто выжидающая сова. "Вы можете сначала рассказать её по-английски, а затем перевести на французский", – заботливо добавила она.

Я стала отчаянно ломать голову в надежде вспомнить хоть что-то забавное и не смогла отыскать ни одного анекдота, что спас бы мне жизнь.

"Она смешна только на французском, поскольку игра слов при переводе потеряет весь свой шарм", – запинаясь, пробормотала я. Но это её не убедило. Она желала услышать смешную историю, и по решительному выражению её лица, ставшему мне уже хорошо знакомым, я поняла, что мне ни за что не отвертеться.

"Итак, вот она", – начала я, не зная, что скажу дальше, и всё ещё лихорадочно пытаясь нащупать в памяти хоть что-нибудь смешное. "На самом деле это вовсе не французская история, а древнегреческая", – продолжила я, вдруг с радостью вспомнив ужасную бессмыслицу, которую слышала от своей сестры, когда была ещё совсем крошкой: "Однажды Фемистокл отправился на прогулку и неожиданно столкнулся лицом к лицу со своим врагом. 'Ага! – громко воскликнул благоразумный Фемистокл. – Ага! Ты хочешь убить меня, не так ли?' И с этими мудрыми словами он быстро скрылся за углом".

"И это всё?" – спросила миссис Хиппер, всё так же выжидающе уставившись на меня, словно была уверена, что непременно последует продолжение.

"Да, всё", – ответила я, чувствуя себя немного смущённой, так как было предельно ясно, что моя история отнюдь не являлась чем-то таким, над чем можно было бы ухохотаться.

"Ну, тогда я о ней невысокого мнения, – осуждающе заявила миссис Хиппер, – и более того, я не могу признать, что у вас хорошее чувство юмора".

"О, но, миссис Хиппер, – запротестовала я, – она действительно ужасно смешна, если рассказать её по-гречески, но я же предупреждала вас, что при переводе она растеряет все свои достоинства".

"Что ж, вы