Предсказанная смерть. Шпионки на службе Екатерины Медичи - Мюриель Романа

краям. На ней изображена дама с мягким взглядом, сложившая руки на талии. Джоконда. В ее легкой улыбке Луизе виделась ирония, и она ее разделяла.

– Все мужчины лжецы и трусы.

– Я не из тех, кто станет возражать вашим словам, – ответила королева.

Екатерина Медичи поднялась и обошла читальный столик. Открыла бонбоньерку муранского стекла, взяла бледно-розовое миндальное пирожное и съела его в два укуса. Эта привычка королевы нравилась Луизе больше другой, возникшей по вине ее посла в Португалии, который преподнес ей в подарок американский табак. Пах он, по мнению Луизы, дурнее навоза. Королева вытерла платком уголки рта.

– Отныне мое сердце ищет мира и покоя, – продолжила Луиза.

– Порой, Луиза, миром называют бегство. Посмотрите на моего мужа: он подписал «мир» с Испанией и так кичится, будто победил в той войне. И даже устраивает турнир, чтобы народ поверил в его сказки.

– Да, государыня, я хотела бы принести обет сразу после торжеств.

– Я подумаю над вашей просьбой.

Луиза облегченно улыбнулась и уже собиралась удалиться с реверансом, но Екатерина Медичи подняла ладонь.

– Я не закончила, Луиза.

Королева чуть склонилась и понизила голос:

– Но прежде я хочу поручить вам последнее задание.

Во рту у фрейлины пересохло. Ее преданности предстоит очередное испытание.

Клодина

Клодина не ожидала пощечины.

– Довольно!!! Вы меня послушаетесь и согласитесь на этот брак.

Девушка держалась за пылающую щеку, а на глаза наворачивались слезы. Она никогда не видела мать такой. Вдобавок мать впервые подняла на нее руку. Прилежная и послушная Клодина никогда не давала повода для недовольства. Даже королева Франции, при которой она состояла фрейлиной, пела ей дифирамбы. Этот несправедливый, навязанный брак казался ей тем более несносным, что рушил все ее девичьи мечты, ведь она росла при дворе, среди лучших женихов королевства. Сердце ее колебалось между несколькими сверкающими улыбкой благородными юношами из хороших семей. Судьба прочила ей супруга, достойного ее, а не эту развалину барона де Реца, про которого говорит мать.

Со стены детской спальни, что напротив резного каменного камина, смотрел на нее портрет отца в доспехах. Глядя на его гордую осанку, Клодина собралась с духом.

– Вы, матушка, совсем не оставляете мне времени на раздумья.

– Потому что в них нет нужды. Или вы не осознаете всей чести, какую принесет вам такое замужество? Спишем это на вашу юность.

Мать расправила великолепное, сплошь расшитое жемчугом подвенечное платье, складки которого спускались каскадом от выреза к талии и дальше, до самых щиколоток.

– Вот именно, мама, барон де Рец на сорок пять лет меня старше!

– И скопил за эти годы довольно мудрости, которой вам не достает. Он вас ей научит, – сказала мать, равнодушно втыкая булавки в иссиня-черный шиньон Клодины.

От боли дочь стиснула зубы.

– Научит, матушка? Я уже всему обучена, и весьма хорошо. Почему же он запрещает мне принести в дом книги?

– Вы уже прочитали столько, что на всю жизнь хватит. А чтобы заботиться о муже, жене нет надобности в книгах.

Обыкновенно мать Клодины была ласковей с дочерью, чем матери большинства ее подруг, – вероятно оттого, что супруг ее умер рано, когда Клодине было лишь пять. Девушка замолчала. Она видела, что под гневом мать скрывает, как ей тяжело. И подумала, что причина тому – стыд, что она позаботилась об образовании дочери сама, а не отправила ее в пансионат при монастыре. Клодина же ни разу об этом не пожалела.

– Платье идет вам изумительно. В день свадьбы вы будете блистать.

– Оно станет мне последним красивым нарядом.

– Почему вы так говорите?

– Я читала брачный договор. После свадьбы барон де Рец намеревается покинуть двор и обосноваться в своих землях. Вместе со мной.

– Он заслужил покой после своих ратных подвигов.

– А я – заслужила быть погребенной заживо?

Мать нахмурилась.

– Довольно думать лишь о себе! Неужели только я вижу, какая это честь, что сам король отдает мою дочь в жены герою?

– Времена, когда женщинами платили дань или брали их в качестве трофеев, давно ушли.

Клодина уклонилась от второй пощечины.

– Это все ради вашего счастья!

– Нет, ради его денег!

– Тише вы, нахалка!

– Я рассчитываю на лучшую партию, чем дряхлый старикашка, будь он хоть самым доблестным воином короля, что вовсе не так.

– Надеюсь, мужа вы будете слушаться лучше, чем мать!

– Я знаю, в чем мой долг и мои обязанности супруги. И с тем большей разборчивостью намерена выбрать того, кому пообещаю верность и покорность.

– Дочь моя, вы самое драгоценное сокровище, что у меня есть, и знаете, что я всегда делала все ради вашего блага и вашего будущего.

– Я знаю, мама.

И тем удивительнее, что она приняла такое предложение. Мать даже не стала ничего обсуждать, когда барон де Рец попросил ее руки. Конечно, если смотреть на его состояние, партия была завидная, но и они были потомственными фрейлинами, так что жаловаться на достаток не приходилось. И все же мать, приняв подчеркнуто серьезный вид, попыталась успокоить Клодину:

– Дочь моя, повторяю: стать супругой барона де Реца огромная честь. Поверьте.

– Отчего же вам самой не выйти за него замуж? – ответила она раздраженно.

– Ну же, Клодина, полно насмешничать.

– Будь отец жив, он бы такого не допустил.

– Замолчи!

Клодина вздрогнула от такой резкости.

Мать, побледнев, схватила ее за руки.

– Слушай меня, Клодина, – сказала она, понизив голос. – Есть одна тайна, которую тебе пора узнать.

– Мама, вы меня пугаете.

– Молчи и слушай мое признание, повторять не стану. Лучше унести это в могилу, чем открыть хоть кому-то. Теперь это и тебя касается.

Клодине показалось, что волосы у нее на затылке встали дыбом.

Мать опустила глаза, вдохнула поглубже и выпалила на одном дыхании:

– Когда выслушаешь меня до конца, ты поймешь, почему этот брак – дар небес и выбора у тебя нет.

– Говорите, мама.

– Я согрешила.

– Что вы хотите сказать?

– Словом, ты… Ты незаконнорожденная.

Клодина вырвала ладони из материнских рук. Слово, которое та прошептала, – будто воткнули тонкую и длинную иглу ей в самое сердце. Тело больше не слушалось ее, как и разум, опаленный пламенем невыносимой истины.

– Но я ваша единственная дочь.

– Именно. До тебя у нас с отцом никак не получалось…

Мать не закончила фразу, давая Клодине самой заполнить пропуск на месте того, что она не решилась описать. Девушка вспыхнула:

– Нет! Матушка, как вы могли? Вы, сама честность, сама прямота! Как вы могли предать моего…

Слово застряло у нее в горле. Она чувствовала, что