Дочери служанки - Сонсолес Онега

– Живая девочка! – подал голос доктор Кубедо.

– Девочка… – послышался голос дона Густаво. В тот момент сеньор Вальдес не осознавал ни своих ощущений, ни своих мыслей.

Первая девочка, которой суждено будет носить фамилию Вальдес. На протяжении трех поколений женский род упрямо сопротивлялся своему появлению на свет.

Донья Инес была белая как молоко. Казалось, она потеряла сознание. Она что-то бормотала, но никто не мог разобрать, что именно.

– Сеньора, потерпите еще немного, ваша дочка уже здесь.

Маринья перевязала ребенку пупок шелковой ниткой и обработала ранку спиртом. И в этот момент девочка заплакала.

Исабела бросилась к лохани с водой и, омывая девочку, спросила:

– Дон Густаво, а как мы ее назовем?

– Давай поговорим про имена попозже, женщина, – ответил доктор Кубедо.

Служанка замка Святого Духа подошла к доктору совсем близко.

– Простите, доктор, – сказала она. – Надо бы скорее наречь девочку во имя Святой Девы, а то не ровен час…

– Хватит каркать! И без того достаточно плохих предзнаменований, черт возьми! Я уже говорил!

Исабела закрыла рот, но будучи женщиной недалекой и упрямой, каких свет не видел, через пару секунд вернулась к прежней теме.

– Конечно, вы доктор, а я простая служанка, но я представлю девочку Святой Деве как положено…

С этими словами она завернула младенца в чистую простынку и стала спускаться по лестнице. Ночное эхо разнесло по дому голос повитухи:

– Пусть она зовется Каролиной!

Кто именно так решил, доподлинно неизвестно. Но так и произошло. Как и то, что вместо «Каролина» Исабеле послышалось «Каталина», и с этим именем великомученицы девочка прожила всю жизнь.

Часовня в имении, сложенная из необработанного гранита и крытая черепицей в два слоя, была совсем небольшая; располагалась она на расстоянии метров двадцати от главного входа. Служанка открыла деревянную дверь и, опустившись на колени перед статуей Святой Девы Кармен, стала молиться, словно прихожанка церкви, о скорейшем выздоровлении доньи Инес и счастливом будущем для ее дочки.

– Смотри, какую чудесную девочку я тебе принесла! Ее зовут Каталина. Возьми ее под свое покровительство, Святая Дева Кармен. И позаботься о ее матери. А я тебе обещаю, что не пропущу больше ни одной воскресной мессы.

Она подошла к самому подножию фигуры и несколько минут постояла, закрыв глаза и вознося молитву, которую помнила наизусть, а когда открыла, то увидела, что по лицу Святой Девы текут слезы.

– Бог мой! Вот это да! Вот так чудо! – воскликнула Исабела, почувствовав от страха спазм в желудке.

Дон Густаво, оставшийся в спальне, тоже был готов расплакаться. Он поцеловал жену в лоб и вышел на террасу с видом на Сиес[1]. Он не помнил, чтобы когда-нибудь в жизни ему было так страшно. Ни тогда, когда он покидал Кубу. Ни тогда, когда проиграл всю до последнего реала прибыль от лесопилки. Ни тогда, когда получал новости, одну за другой, о смерти своих близких.

Никогда.

– Дон Густаво, – крикнула Маринья. – Дон Густаво, вы здесь?

Ответа не было.

Дон Густаво будто растворился в пространстве. С террасы открывался прекрасный панорамный вид на имение с величественным фамильным замком. Часовня, амбар, огромный сад, простирающийся до темного горизонта в эти ненастные ночные часы в Пунта до Бико. В глубине, рядом с конюшней и разными хозяйственными постройками, находилось помещение для слуг. Неверный свет канделябра, падавший на угол дома, высветил комнату с каменным полом, выщербленным и грязным. Дон Густаво узнал Ренату, корчившуюся на полу в родовых муках.

Словно одно из тех животных, которым помогала Маринья.

Он видел очертания женщины, которая выла в голос, сжавшись от боли; ее волосы разметались по полу, и она била кулаками по земле, словно хотела, чтобы та разверзлась под ней и тело исторгло бы младенца, что был у нее внутри.

Но оставалось лишь кричать от боли.

Без единого свидетеля, если не считать смотревшего издалека дона Густаво, Рената родила на свет божий другую девочку, которую нарекла Кларой. Фамилия у нее была, как у Доминго, – Алонсо, а вторая фамилия, как у матери – Комесанья.

Клара Алонсо Комесанья.

– Сеньор Вальдес?

– Я здесь, девочка, – негромко произнес он.

Маринья пошла на голос, подошла к нему и тронула за плечо. Все его тело сотрясала дрожь.

– Принести вам воды? – обеспокоенно спросила повитуха.

– Не нужно.

– Идите к жене.

Каждый человек, каким бы значительным ни было его состояние, слава или происхождение, рано или поздно совершает ошибку. Сеньор Вальдес приблизился к донье Инес и, не отрываясь, смотрел на живот супруги. В его взгляде отражалась вся тяжесть совершенной им ошибки.

Глава 2

Тишина воцарилась в замке сеньоров Вальдес только перед рассветом, в преддверии начала дня и первой утренней грозы. Часы пробили три, когда донья Инес уступила действию слабого успокаивающего средства с хлороформом, которым доктор Кубедо смочил носовой платок, достав его из саквояжа. Исабела покорно выполняла все указания.

– Не надо беспокоить мать, – сказал он ей. – Приложи малышку к своей груди, пусть сосет, сосет и сосет.

Служанка запротестовала, объясняя, что у нее нет молока, но доктор настаивал до тех пор, пока не вмешалась повитуха.

– Доктор, я тоже имею отношение к девочке. Она мне как раз очень даже к месту, чтобы у меня молоко не пропало.

Доктор повернулся к ней, крайне удивленный подобным открытием. Он спросил девушку, сделана ли у нее прививка. Та кивнула.

– Закончим разговоры. Эта девушка будет заботиться о ребенке, пока донья Инес не восстановит силы. Ты справишься?

– Доктор, вы не смотрите, что я слепая. Я слепая, но не глупая.

– Тогда так и решим, – повторил доктор Кубедо.

– А когда моя жена проснется? – спросил дон Густаво.

– В свое время. Пусть поспит несколько часов, пока действует хлороформ.

– А потом? – уточнила кормилица.

– Потом пусть отлежится еще денек, а если она захочет увидеть девочку, покажите ей ребенка и положите малышку ей на грудь.

Дон Густаво попытался снова протестовать, однако уступил, как и в первый раз.

Доктор подошел к донье Инес, откинул простыню: грудь была полна молока. Он сжал одну грудь, и из соска полилась желтоватая густая жидкость.

– Придется ей перетерпеть это молозиво. Бедняжка, у нее грудь переполнена молоком.

У Исабелы по щекам потекли слезы. Она плакала часто и много, даже когда для этого не было повода. Она держала на руках девочку, завернутую в пеленки. Та весила, должно быть, меньше, чем кошка.

– А ты, – сказал доктор, подойдя к ней, – сделай яблочный отвар и дай несколько чайных ложечек с сахаром, чтобы она покакала.

– Кто, сеньора?

– Да нет же,