Сто дней во власти безумия. Руандийский геноцид 1994 г. - Иван Кривушин

Важным моментом в трансформации прежних чисто профессиональных различий между тутси и хуту в более жестко иерархизированную систему отношений стала централизация руандийского королевства во второй половине XIX в. при короле Кигели IV (1860–1895)^[12]. «Линии различия, – считает Кэтрин Ньюбери, – изменились и стали более четкими, поскольку категории “тутси” и “хуту” приобрели новое иерархическое значение, связанное с близостью к центральной власти. Позже, с расширением политического пространства и интенсификацией политической деятельности, эта классификация приобрела более стратифицированный и жесткий характер. Идентичность хуту стала связываться и в конечном итоге определяться более низким статусом»^[13]. Этому способствовала и активная внешнеполитическая экспансия Руанды, в ходе которой термин «хуту» стали переносить на покоренные руандийскими королями племена^[14].

Социальному размежеванию тутси и хуту, несомненно, также способствовало введение Кигели IV своеобразной «феодальной системы», точнее системы патронатных отношений (ubuhake), распространенной в том числе и на сферу землепользования: исполнение отработочных повинностей (uburetwa) в пользу и по требованию назначаемых королем вождей (как правило, тутси) за право пользования земледельцем (обычно хуту) своим наделом^[15]. Правда, реформа эта коснулась только Центральной Руанды: на севере и юго-западе страны контроль над системой землепользования остался в основном в руках хуту^[16]. Даже административный аппарат королевства не состоял из одних тутси: при том что они почти монополизировали высшие должности (как гражданские, так и военные), а также управление провинциями, на среднем (районы) и низшем («холмы») уровнях присутствовали хуту («глава земли», в отличие от «главы пастбищ», всегда тутси)^[17]. Социально-профессиональный критерий продолжал доминировать.

Итак, можно констатировать, что хотя в доколониальный период процесс социального разделения тутси и хуту значительно продвинулся, он далеко не завершился. И, конечно, едва ли есть основания говорить о существовании накануне прихода немецких колонизаторов этнических или «племенных групп» тутси и хуту^[18]. «Рассматривать тутси и хуту как “племена”, – говорит Рене Лемаршан, – значит только запутать дело. В отличие от практически всех других африканских обществ, где “племена” противопоставлены друг другу в горизонтальном плане, в Руанде и в меньшей степени в Бурунди этнические отношения вращаются вокруг вертикальной системы стратификации, в которой тутси и хуту находятся в ранжированных взаимоотношениях друг с другом, когда меньшинство (тутси) притязает на львиную долю богатства и статуса, а большинство (хуту) занимает более скромное положение на традиционном тотемном столбе. Мы имеем дело не с “племенами” в обычном (и ошибочном) смысле этого слова, но со статусными группами, чьи различия подкрепляются различием занятий между тутси-скотоводами и хуту-земледельцами»^[19].

Завершение процесса социальной и возникновение этнической идентификации тутси и хуту относится уже к колониальному периоду. Немцы, а затем бельгийцы, обнаружив, что большая часть руандийской элиты называет себя «тутси» и что многие из тутси обладают «европеизированными чертами», избрали их в качестве административных «посредников» в системе косвенного управления Руандой – Урунди^[20]. «Используя физические характеристики как ориентир: тутси были, как правило, высокими, худощавыми и более “европейскими” по своей внешности, чем менее рослые, более коренастые хуту, колонизаторы, – пишет Жерар Прюнье, – решили, что хуту и тутси были двумя разными расами. Согласно расовым теориям конца XIX – начала XX в., тутси с их более “европейской” внешностью были восприняты как “господствующая раса”»^[21]. Теоретическим обоснованием для «расовой» селекции стала «хамитская концепция», согласно которой носителями цивилизации в доколониальной Африке были хамитские племена, ответвление кавказской расы^[22]. Тутси («европейцы с черной кожей») были отнесены к хамитам^[23]. История Руанды и соседнего королевства Бурунди (тогда Урунди) рассматривалась как чередование миграционных волн, причем каждая последующая приносила племена, более «цивилизованные», чем предшествующая^[24].

В 1930-х годах бельгийцы провели тутсификацию системы управления, установив монополию тутси на занятие административных должностей^[25], а католическая церковь стала проводить дискриминационную политику при приеме детей-хуту в католические школы^[26]. Положенный в ее основу заявительный принцип идентификации тутси и хуту показывает, что до этого момента не существовало никаких четких критериев их разделения: в 1933 г., когда была произведена регистрация местного населения по расовому признаку, каждому руандийцу по сути дела предложили самому определить свою «расовую принадлежность»; 14 % идентифицировали себя как тутси, 85 % как хуту и 1 % как тва^[27]. В дальнейшем некоторые хуту пытались изменить свой «расовый» статус и перейти в категорию тутси, однако после 1933 г. это оказалось сделать – в отличие от предшествующего периода – весьма сложно. Тот же самый процесс имел место и в Бурунди^[28], где ситуация была похожей: правящую династию и основную часть элиты составляли тутси, большую часть остального населения – хуту. В итоге «расовая» и этническая структура Руанды, как и Бурунди, стала жестко структурированной реальностью. Фактически имел место искусственный этногенез, ибо именно такая регистрация в сочетании с установлением монополии тутси на управление и образование способствовала возникновению «этнического самосознания» у каждой из этих двух групп: одной – привилегированной, другой – дискриминируемой в социальном, политическом и культурном отношениях^[29].