Дарующие Смерть, Коварство и Любовь - Сэмюэл Блэк

— Если вы не поторопитесь, то его светлость убьет вас самих, — обернувшись к нам, грубо прорычал солдат.

Проходя по двору, я подумал, что этот покинутый дворец производит призрачное впечатление, кремовый цвет его стен и башен оживлял лишь яркий лунный свет. Видимо, придворные бывшего правителя в основном также успели убраться подальше. Мы поднялись по двум лестничным пролетам и миновали вслед за нашим конвоиром несколько темных залов. Гулкое эхо разносило звук наших шагов. В итоге мы подошли к закрытым дверям, которые охраняли четыре гвардейца с алебардами, одетые в красные с золотом мундиры и вытянувшиеся по стойке «смирно». Наш проводник сообщил им, кто мы такие, и один из стражников постучал в дверь.

— Да? — ответил низкий и звучный мужской голос.

— Посланники из Венеции, мой господин.

— Пропустите их.

Мы вошли в комнату, сопровождаемые старшим гвардейцем.

— Закройте дверь, солдат, — произнес тот же голос, — и оставайтесь на страже.

Несмотря на тепло летней ночи, Чезаре Борджиа стоял перед горящим камином, и пока мы видели лишь его спину. Спину высокого мужчины, с головы до ног облаченного в черное. Меч, висевший у него на боку, поблескивал, отражая свет пламени.

Обстановка приемной ограничивалась двумя низкими креслами, стоявшими у камина, и огромной незажженной люстрой, подвешенной к высокому потолку. Окна были закрыты ставнями.

За моей спиной с металлическим стуком закрылся дверной засов. В другом конце зала, возле такой же запертой двери, маячил другой стражник. Интересно, мы посланники или узники?

Герцог повернулся к нам, и я впервые увидел его лицо: молодое, с аккуратной ухоженной бородкой, красивое; именно так мне и рассказывали. Но никто не упомянул мне о его взгляде. Я видел такие глаза единственный раз в жизни — в зверинце Флоренции. И те глаза принадлежали леопарду.

— Садитесь, господа, — повелительно произнес Борджиа.

Он не кричал, его низкий голос звучал тихо, спокойно и непринужденно. Он говорил с уверенностью человека, которому нет нужды повышать голос, чтобы быть услышанным.

Мы заняли два вышеупомянутых кресла. Я выбрал то, что стояло подальше от камина. Но сильный жар ощущался даже там. Борджиа неугомонно ходил вокруг нас, поэтому нам приходилось вертеть головами, чтобы держать его в поле зрения. Пока я слышал лишь звук герцогских шагов да надсадное дыхание Франческо. Порой я поглядывал на замершего у двери стражника, он отвечал мне невозмутимым взглядом.

Нарушив неловкое молчание, Франческо начал извиняться за опоздание, объясняя, какие задержки замедлили наше путешествие.

— Достаточно, — прервал его Борджиа. — Наконец вы здесь. К делу.

Очередная пауза. Борджиа остановился. Он возвышался над нами: и нам пришлось задрать головы, чтобы видеть его лицо. Его глаза, горящие и затененные тусклыми отблесками пламени, выглядели демонически. Изумруды на его бархатном берете сверкали в темноте, словно кошачьи глаза. Он слегка наклонился, от него исходил запах мускуса, и я с неудовольствием вдохнул смешанный аромат пота и грязи, исходивший от его одежды. С некоторым волнением я поздравил его от имени Синьории с успешным взятием Урбино.

— О да, — саркастически ответил он. — Не сомневаюсь, что Флоренция в восторге от моего возросшего могущества.

И затем последовала атака. Наша Синьория обманула его в прошлом году! Флоренция нарушила обещания! Ничто не возмущало его больше, чем нарушение договора. Я искоса глянул на Франческо: он вцепился руками в подлокотники, словно человек, пытающийся удержаться на месте под напором ураганного ветра.

Неожиданно тон герцога смягчился, и он сообщил, что желал бы наладить с нами дружеские отношения.

— Если мы подружимся, то я всегда буду к вашим услугам. — Спустя мгновение он резко поднял затянутые в перчатки руки и, всадив кулак в ладонь, склонился к нам. — Если же нет, то мне придется применить для вашего убеждения любые необходимые средства. Поскольку мне известно, что ваш город меня не любит.

Герцог приблизился, пристально посмотрел мне в глаза. Я подавил волнение. Он перевел взгляд на Франческо.

— Вы пытались возбудить смуту против меня как с помощью Папы, так и с помощью короля Франции, — заключил он.

Я отлично понимал, что он говорит о Флоренции, о действиях Синьории, однако невольно чувствовал себя повинным в этих преступлениях.

Изо всех сил я пытался защитить действия Синьории в течение того ужасного прошлого лета, когда Борджиа близко подошел со своими войсками к нашим городским воротам, и мы пообещали выплатить ему сорок тысяч дукатов за то, чтобы нас оставили в покое. Всеми силами я пытался противостоять мрачному настроению герцога и спокойно и четко аргументировать позицию флорентийского правительства в этом споре.

Дискуссия между мной и Борджиа продолжалась довольно долго. Франческо тихо отдувался в своем кресле, его лоб поблескивал от пота. За время спора усталость, вызванная долгой дорогой, растаяла, сменившись своего рода возбужденным оживлением, ощущением близости к власти, реальной власти, и разговора на равных с грозным герцогом; да, пусть ненадолго, но я оказался в центре его внимания… Несколько раз, по-моему, я видел в полумраке, как Борджиа улыбался, отдавая должное моим искусным и красноречивым возражениям. Мы уподобились паре фехтовальщиков, проверяющих крепость защиты друг друга. Он знал, что я не смогу уколоть его, но, вероятно, удивился, что мне удается держать защиту.

А потом я сделал неожиданный выпад. Я заявил, что, в ответ на добросовестность, требуемую им от Флоренции, он сам должен показать нам свои честные намерения, выведя Вителлодзо Вителли и его войска из Ареццо. Герцог замер передо мной, слегка подавшись вперед.

— Не ждите, что я буду делать вам какие-то одолжения, — угрожающе ответил он и, отступив на пару шагов, произнес наши имена, с наслаждением подчеркивая каждый слог. — Франческо Содерини. Никколо Макиавелли, — он многозначительно приподнял брови. — Да, ваши имена не являются для меня тайной.

Мы озадаченно взглянули на него. Это противоречило дипломатическому протоколу. Как посланники, мы представляли правительство Флоренции, и наши имена не имели к делу никакого отношения. Герцог тихо рассмеялся, видя наше недоумение:

— Вителли Вителлодзо повсюду таскает с собой листок бумаги. И в нем записаны пять имен. Имена людей, коих он считает повинными в смерти его брата Паоло. Одно из имен уже зачеркнуто — того человека уже убили по приказу Вителлодзо.

Последовала пауза, во время которой мне показалось, что громкие удары моего сердца разнеслись по залу. Возможно, их мог слышать даже Валентинуа.

— Увы, господа, ваши имена также есть в том списке. Поэтому я предполагаю, что в ваших интересах убедить Синьорию одобрить соглашение со мной.

Он повернулся к нам спиной. Двери открылись, и вызванный гвардеец проводил нас в одну из комнат дворца. В этой просторной комнате также имелся камин, хотя и незажженный, а скудная обстановка включала в себя умывальник, пару тюфяков, набитых соломой, и столик с парой стульев. Наши пожитки мы обнаружили небрежно брошенными в углу.