Повседневная жизнь советского разведчика, или Скандинавия с черного хода - Борис Григорьев

По мнению Лu-Сяо, в годы «культурной революции» в половом вопросе все было так зажато, что теперь произошло бурное извержение.

Порнопродукция полным ходом печаталась в лучших типографиях страны и отгружалась к южным границам. Дальше она распространялась в других странах — в основном нелегально. Несколько лет датчане доминировали на этом позорном рынке, пока к ним не поспешили присоединиться шведы, за ними — французы, американцы, немцы, а потом уже весь Запад сошел с ума, и порнография практически была легализована во всех странах Европы. Когда Дания доминировала в порнографической области, то ее совокупный национальный продукт на одну треть составляла порнография, одну треть — сельскохозяйственные продукты, а одну треть — все остальное.

Что греха таить, всем советским в Копенгагене было жутко интересно посмотреть на то, как выглядит порнография в живом виде. И мы ходили на знаменитую и включенную во все туристические справочники улицу Истедгаде и смотрели, стараясь соблюдать пристойный вид, чтобы где-то не к месту не захихикать на русский манер, держать рот закрытым, а глаза — прищуренными. Скажу честно, это какое-то время щекотало нервы, но быстро надоедало. Во всяком случае, большинство, насытив любопытство, тут же теряло всякий интерес и относилось к подобной продукции без всякого ажиотажа.

Впрочем, мне известно одно исключение: мой бывший коллега Олег Антонович Гордиевский не утратил интереса к этой области «массовой культуры» к концу первой, да и, как мне рассказывали, второй командировки в Данию. Мне кажется, что интерес этот был вряд ли здоровый: в одном и том же нормальном человеке не могут ужиться влечение к грубому с определенной деликатностью, интеллигентностью и достаточно высоким культурно-образовательным уровнем. Думается, в психике этого человека есть какой-то изъян, червоточина, возможно, послужившая причиной того поступка, который он потом совершил.

Когда я в начале 1970 года прибыл в страну, в порнографии наметился упадок, население несколько приустало от картинок с женскими и мужскими половыми органами, у Дании появились конкуренты, и тогда авангардистская молодежь нашла новую забаву — наркотики. И опять к дискуссии подключились политики, считая более полезным для общества легализовать потребление марихуаны, чем держать ее под запретом.^[32] Почти все наши контакты, особенно среди радикальной молодежи, приходили на встречи под «парами».

Дело до легализации наркотиков, как в Голландии, однако, не дошло, но и борьбы с ними практически никакой не велось. На глазах у всей общественности, полиции и правительства в центре Копенгагена возникла «Республика Христиания». Когда датские военные за ненадобностью освободили использовавшуюся в качестве складских и казарменных помещений старую крепость-форт Христианию, ее тут же быстренько заняли хиппи, наркоманы, деклассированные элементы, любители острых ощущений, профессиональные кабинетные революционеры и представители многих других сексуальных и политических меньшинств. Они установили строгий пропускной режим на территорию форта (строже, чем он был у военных), создали свое правительство и ввели там новые «революционные» порядки. Никому из посторонних, даже близким и родителям сбежавших детей, не разрешалось пересекать границу вновь созданного мини-государства, зато туда хлынули любители легкой жизни. В «республике» появились свои магазины, клубы, кинотеатры, кафе и рестораны, где повсеместно распространялись наркотики и спиртное. Налоговое законодательство в Христиании не действовало, и это больше всего взбесило власти. Они отключали подачу в «хипповую республику» — то попеременно, то комплексно — света, воды и газа, резали телефонные кабели, но «христиане» не сдавались, и «республика» продолжала жить.

Как всегда, общество раскололось на противников и сторонников «республики Христиания». Одни говорили, что это гнездо разврата нужно взять штурмом, а ее обитателей разогнать по тюрьмам; другие утверждали, что «так для общества лучше» — ведь вся преступность укрылась за стенами форта; третьи видели в Христиании ростки нового и прогрессивного; четвертые зарабатывали на этом деньги, потому что о республике внутри монархии узнали за границей, и в стране резко прибавилось количество иностранных туристов.

Из сотрудников посольства на территорию республики Христиания удалось проникнуть лишь третьему секретарю Вячеславу Белову. Он с гордостью рассказывал о своих приключениях среди наркоманов и алкоголиков, а мы все страшно ему завидовали.

— Торговля гашишем идет во всю прямо на улицах. Дети, грязные, оборванные, забытые и заброшенные своими родителями, бродят неприкаянными стайками в надежде чего-нибудь раздобыть себе на пропитание. — Белов рассказывал в таком восторженном тоне, словно повидал одно из чудес света. — Ну прямо беспризорщина, как у нас в гражданскую войну.

— А как тебе удалось туда пройти? Ведь хиппи никого к себе не пускают? — удивлялись мы.

— А очень просто. Среди граждан Христиании оказался мой старый контакт из организации троцкистов. Он узнал меня и поручился, что ничего плохого и вредного для республики я не совершу.

Христиания просуществовала несколько лет. Она зачахла на корню и прекратила свое существование только тогда, когда у ее создателей иссяк бунтарский дух и лопнули по швам короткие штанишки.^[33] Переболев «детской болезнью авангардизма», они в большинстве своем превратились в исправных налогоплательщиков и уважаемых бюргеров. Дети же «республиканцев» не последовали примеру своих родителей — у «молодой поросли» были уже свои интересы в жизни.