Тамплиеры - Пирс Пол Рид

Другим знаменитым монахом, посетившим Молезм, был англичанин Стефан Хардинг, выходец из англосаксонских дворян, чей род был фактически уничтожен в результате нашествия норманнов во главе с Вильгельмом Завоевателем Направившись вначале в Шотландию, а затем во Францию где обучался богословию в Париже, в 1085 году в возрасте двадцати пяти лет Стефан совершил паломничество в Рим и стал монахом ордена бенедиктинцев. Затем он снова пересек Альпы и присоединился к Молезмскому братству.

Благодаря высокой репутации Роберта этот монастырь привлекал обильные пожертвования, которые, как водится, способствовали возникновению среди монахов атмосферы праздности, что, по мнению настоятеля, противоречило основным бенедиктинским принципам. И в 1098 году, за год до освобождения Иерусалима крестоносцами, Роберт Молезмский с двенадцатью сторонниками, среди которых были Альберих де Обри и Стефан Хардинг, покинул монастырь и после короткой остановки в Лангре направился на юг, где в двадцати километрах от Дижона основал монастырь Сито. Здесь они получили возможность жить согласно «Уставу Бенедикта». Все время Роберт и его товарищи проводили в страстных молитвах и богослужениях, не поддерживая никаких связей с местной знатью. Поскольку община должна быть самодостаточной, в ежедневные обязанности монахов-затворников входил тяжелый ручной труд. В знак духовной чистоты и целомудрия они переменили цвет своих сутан с черного на белый. И также отказались от использования детей-служек и крепостных крестьян, однако принимали добровольный труд местных жителей, обрабатывавших монашеские поля и нередко живших общиной неподалеку от монастыря.

В отсутствие Роберта Молезм пришел в упадок, и папа Урбан II повелел ему вернуться. На посту настоятеля цистерцианского монастыря его сменил сначала Альберих де Обри, а позднее Стефан Хардинг. Впечатленные их аскетизмом и духовным рвением, папы освободили цистерцианцев зт выплаты десятины и поместных сборов.

Однако суровый, изоляционистский характер ордена цистерцианцев настроил против них местную бургундскую знать, и аскетизм, так покоривший римских понтификов, отталкивал тех, кто поначалу желал к ним присоединиться. В первые годы аббатства Стефана Хардинга даже казалось, что общину ждет печальная участь. Но в 1113 году в Сито прибыл юный, но уже снискавший себе авторитет преподобный Бернард с тридцатью пятью соратниками и в общину влилась свежая кровь. А всего к концу XII века в Европе было около тысячи двухсот цистерцианских монастырей.

Через три года после прибытия в Сито уже сам Бернард вместе с двенадцатью духовными братьями основал новый монастырь в лесистой и болотистой долине Вормвуд – давнем пристанище грабителей и разбойников. Этот участок им пожаловал граф Гуго Шампанский. После того как монахи осушили точву, она стала называться Сlaravallis – Ясная Долина. Монахи расчистили лес, возвели часовню, дом с кельями и хозяйственные постройки. Вскоре в Клерво потянулось множество юлодых людей, жаждущих посвятить себя Богу.

В наше время – когда монахи кажутся весьма странными и маргинальными фигурами – очень трудно понять причину, по которой столько здоровых и энергичных мужчин, выходцев из знатных и обеспеченных семейств, добровольно выбирали самоотречение, да еще в таком юном возрасте. Отбросив сомнения в искренности намерений каждого из тех, кто откликнулся на призыв Всевышнего, необходимо понять, что в то время побег из дома знатных родителей и даже мелкого поместья означал решительный выбор между сражениями и молитвой, между воинской службой и служением церкви, между красным и черным.

Таких молодых людей с чувствительной и взыскательно натурой или просто отвергавших насилие и кровопролитие могли подвигнуть на религиозную стезю их набожные и любящие матери; похоже, именно так случилось с Бернардом и его матерью Алетой де Монбар. Пребывание монаха в каком-нибудь аббатстве с необременительным режимом, типа Клюни, могло вывести на высокие церковные или государственные посты управления, как, например, Одона Ланжерийского, ставшего римским папой. Перед таким человеком также была открыта дорога в науку, он мог стать ученым-теологом наподобие Стефана Хардинга, который тщательно пересмотрел текст латинской Библии и с помощью еврейских раввинов изучал древнееврейские тексты Ветхого Завета

Решение Бернарда выбрать более узкий и крутой путь в небесное царство – то есть Клервоский монастырь – показывает несомненную чистоту и искренность его помыслов Одновременно это говорит и о его высоком самосознании по признанию Бернарда, его духовное рвение и мятущаяся натура могли принять только суровые условия общины цистерцианцев. Одним из свидетельств непримиримого и требовательного характера молодого монаха является его спор с преподобным Петром Достопочтенным, аббатом Клюни. В своем письме к нему Бернард с насмешкой и презрением говорит о приятной, легкой и необременительной жизни обитателей Клюни, противопоставляя ей строгий и жесткий режим клервоской общины. Увлекшись собственной риторикой, Бернард договаривается до того, что обвиняет клюнийских монахов и их настоятеля в нравственном вырождении. Со свойственными ему горячностью и бескомпромиссностью он даже внешнюю красоту Клюни воспринимает как признак упадка и коррупции. В ответ на это дерзкое послание Петр, соблюдая необходимую вежливость, высказывается более сдержанно, придерживаясь консервативных позиций.

Еще одна сторона монастырской жизни, которая не только удивляет, но и оскорбляет современные нравственные нормы, касается той высокой цены, в которую обходилось в Средние века подлинное целомудрие. Трудно удержаться, чтобы не пожалеть молодых женщин-аристократок Бургундии и Шампани, которые лишились потенциальных супругов, уединившихся за стенами цистерцианских монастырей. Христос завещал своим ученикам «стать евнухами» во имя Царства Небесного; и апостол Павел писал на заре христианства, что женитьба – дело хорошее, но все-таки лучше оставаться девственником. Как мы уже знаем, преподобный Августин тоже считал, что полносердечное служение Христу несовместимо с женитьбой; и одной из главных задач римского патриархата того периода являлось беспрекословное соблюдение целибата всеми католическими священниками.

Сопряженные с этим требованием явления, которые в наше время принято называть невротическими, определяются целым рядом факторов. Во-первых, смысл отшельнической жизни состоит в отказе от атавистических инстинктов, которые препятствуют духовному общению с Всевышним. Энергия и частота, с которой индивидуум занимается сексом, а также степень поглощенности этим занятием определяют высоту преграды на пути его души к спасению, а самого человека – к святости. Августин из Гиппона выдвинул еще одно объяснение, которое позднее все-таки было отвергнуто. Он считал, что причиной первородного греха Адама и Евы было их желание преодолеть половые различия, что вылилось в акт соития. Чувство брезгливости к органам размножения, в частности, проявляется у иудеев, которые женщину в период менструаций считают нечистой; такую же гадливость демонстрирует в своей «Исповеди» святой Августин, вспоминая о непроизвольном семяизвержении во время сна.

Но значило ли все это, что занятие сексом – даже в законном браке – следует признать однозначно греховным? К XI веку в среде церковных схоластиков сложилось два противоположных подхода к этому вопросу. С одной стороны, ортодоксальные моралисты считали, что соитие двух людей противоположного пола можно оправдать, если оно происходит с целью продолжения рода; время получения плотского наслаждения ими признавалось сугубо греховным. Самым ярым поборником этих идей был Петр Дамиани, один из главных идеологов Григорианских реформ. Монах, долгое время служивший в Ватикане, он затем стал кардиналом и епископом Остии. Практически всю жизнь он вкушал скудную пищу – черствый хлеб и воду, носил железные вериги и часто подвергал себя жестоким бичеваниям. Петр рассматривал женитьбу как «сомнительное прикрытие для греха, а посему приветствовал любые средства, могущие оградить тех, кому действительно дорог святой образ Спасителя, от подобных унизительных занятий».