Екатерина Великая. Владычица Тавриды - София Волгина

«У меня не хватает слов, сказать Тебе, как я Тебя люблю».

Заглавная буквы в словах «Ты, Тебя, Твоя» совершенно покоряла его.

Завершив свой небольшой экскурс по запискам, повеселев, как бы набравшись сил и уверенности, что он любим государыней, он, наконец, складывал их как прежде и, крепко перетянув бечевкой, прятал в карман шлафрока.

* * *

Государыня Екатерина Алексеевна вместе с Григорием Александровичем ехала к Кириллу Разумовскому, коий отмечал третью годовщину смерти своего дорогого брата Алексея. Начало июля отличилось необычайной жарой, кою императрица не любила, хотя приятно было любоваться летней лепотой: дворцовые цветники и клумбы у домов вельмож радовал глаз. Знойный день сменился жаркой вечерней духотой. Скорее бы долететь к Аничковому дворцу, где почил, переживший на десять лет свою любимую императрицу Елизавету Петровну, граф Алексей Разумовский.

Екатерине нравился сей дворец на Невском проспекте у въезда в город, и она подумывала выкупить у Разумовских сие прекрасное разноэтажное здание в стиле барокко, для своего своенравного любимца Потемкина. Разговаривая с Григорием и тайно думая о покупке, она загадочно поглядывала на него. Тот заинтригованно выспрашивал, что означают сии взгляды, но она уклонялась от ответа, боясь проговориться. Нынче же она будет иметь разговор касательно выкупа. Небось, ее старинный поклонник Кирилл Григорьевич уступит ей дворец без лишних проволочек, покуда у него не один, Слава Богу, дворец. Екатерина предвкушала, как сильно понравится сие великолепное подношение ее возлюбленному. Перед поездкой она поведала сии планы своей подруге, графине Брюс. Той сия идея весьма понравилась.

Григорий Александрович развлекавший Екатерину Алексеевну всю дорогу, вдруг замолчал. С ним такое случалось: веселой настроение вдруг сменялось мрачностью, и тогда Екатерина тщилась отвлечь его от тяжелых мыслей:

– Смешно сказать, Гришенька, – обратилась она к нему, нежно коснувшись его руки, – какую жалобу я заполучила на днях. Не поверишь, – Екатерина лукаво глянула на Потемкина. – Пишет мне священник, что проживает, дескать, в их местечке некий Гершенотович, еврей, коий дебоширит, всех задевает, а паче того – поносит нашу православную веру и оскорбил того самого священника. Подали на него в тот местный суд, откуда сей Гершенотович, а там мещане все, как на подбор, евреи. Им не показалось, что Гершенотович заслуживает какого-то осуждения. Можешь себе вообразить? – со смешком обратилась к Потемкину императрица.

Фаворит слушал со вниманием, и в глазах его отразилось немалое удивление.

– Эх, меня там не было, я б его подвесил на часик за ногу, чтоб неповадно было замахиваться на нашу веру, – молвил он, хмурясь. – Какая наглость! Где же ныне тот еврей? Молод, стар?

– Не знаю, голубь мой, Гришенька. Кажется, не молод. Я не предприняла ничего по оному делу. Они, конечно, возмущались, что все бумаги против Гершенотовича, но я напомнила им, что согласно новым законам, решать судебные дела надо по месту жительства. Другое дело, естьли решением не довольны. Тогда пусть подают жалобу в суд в более высокую инстанцию, не правда ли, Гришенька? Не можем же мы каждый раз менять закон, в зависимости от какого-то особливого судебного дела. Закон есть закон. Таково мое мнение.

Лицо Григория Александровича посветлело.

– Ну, разве можно с тобой поспорить, любовь моя, умница-разумница, – он поцеловал ей руку.

– Но, если б дело попало ко мне, – продолжил он, – круто бы решил его. Однако, без всякого сомнения, неправильно. Потому, видно, ты – императрица, а я лишь твой помощник, так сказать, секретарь. В голосе графа Потемкина слышался сарказм.

Но Екатерина не собиралась слышать его неудовольствие в чем бы то ни было.

Карета замедлила движение. Екатерина выглянула в окно. Быстро поцеловав его в щеку, она сказала:

– Ну, все, Гришененок, мы уже на месте. Кирилла Григорьевич нас встречает. Скорей улыбнись, не то он подумает, что мы в ссоре.

Потемкин, хмыкнув, вышел из кареты, подал ей руку. Разумовский, ожидавший их у входа, раскинув руки, уже направлялся к ним.

Разодетая в пух и прах, первая модница и красавица, моложавая статс-дама, графиня Прасковья Александровна, ехала в карете следом за каретой императрицы вместе с мужем, недавно произведенным в генерал-аншефы. Красавица графиня всегда весьма заботилась о своем внешнем виде и все равно неуловимо уступала неброской, но внушающей благоговение, благородной внешности императрицы. Сей факт Прасковья примечала всякий раз и тщилась хоть как-то приблизить себя к умению держаться подобно государыне. Не отличаясь строгостью нрава, она была счастлива, что подруга ее не журит за частые увлечения и измены мужу. Она с ужасом думала, что было бы, коли на месте государыни Екатерины была бы, к примеру, Анна Иоанновна! Она вспомнила греческого купца Маруцци, имеющего торговый дом в Венеции, с кого и начались ее похождения. Ах, как он ухаживал! Жаль, что оказался скуповатым кавалером…

Графиня мельком взглянула на породистое лицо мужа. Строг и неразговорчив ее супруг, и дети, рожденные от него, почему-то не выживают… И чего он хмурится? Разве она виновата, что муж поссорился с ее братом, известным на весь мир, Главнокомандующим русских войск, героем Отечества, Петром Румянцевым? Она отвернулась к окну. Карета подъезжала к красавцу – Аничковому дворцу. Токмо намедни императрица поделилась с ней мыслями о приобретении оного для своего нового любимца Потемкина Григория. Что ж, на то она и государыня, дабы делать дорогие подарки своим приближенным. Графиня вздохнула: эх, коли б у нее была таковая возможность, все бы приглянувшиеся ей мужчины были бы у ее ног. Хотя и без того ей, красавице, нечего жаловаться. Она всегда имела, кого хотела. Взять бы и Потемкина: сначала она испробовала его мужскую силу и влюбилась, понеже невозможно было не влюбиться в оного богатыря! Паче того, кажется, она теперь в тягости от него. Даст Бог, сей ребенок, родившись, не умрет!

* * *

Императрица Екатерина Алексеевна более не представляла себе жизни без графа Григория Потемкина. Ее совсем не удивляли письма дипломатов, кои перлюстрировались ее кабинетом, где они писали своим монархам о великой любви русской Семирамиды, как ее когда – то прозвал Вольтер, к новому фавориту. Что сказать, коли она у нее доподлинно – великая! Ее такожде не удивляло, что прусский посланник, граф Сольмс и некоторые другие дипломаты докладывали своим королям, что Потемкин станет еще более влиятельным человеком.

Могло ли статься быть по-другому, коли он один мог быстро, с примерным результатом, упражняться делами, кои ей казались неподъемными и, которые она бы оставила до лучших времен. Он казался ей неким двигателем «перпетум мобиле», который заставлял вверенное ей государство развиваться во всех направлениях. Никакого застоя