Москва – Севастополь – Москва. Часть 3. Делай, что должно - Маргарита Нерода

на Волге купчина грузинских кровей, это он так пароход назвал. А в восемнадцатом, когда «Тамара» стала «Абхазией», экипаж бой принимал: белые пытались пароход захватить. И бойцов наших она возила, и агитпароходом служила два года.

Вдохновившись, Лисицын начал рассказывать, и беседа перешла на Гражданскую, которую застали и капитан, и Дубровский с Гуревичем. Это Раиса по возрасту ничего не помнит. Да и комиссару тоже тогда было, наверное, лет десять, не больше.

«Боевой опыт, — думала Раиса, уже засыпая. — Если в личное дело глянуть, у меня он есть. А если подумать — никакого. Сдуру немцев наганом пугать, расстояние в бинокль не уметь определить, да под дождем маршировать — вот он весь. Прочесть бы что про Гражданскую на Волге, да только где сейчас книги-то возьмешь? Вот бы капитана расспросить, он-то наверняка много рассказать может. Но неловко как-то… Подождем политбеседы».

* * *

В Горьком «Абхазия» простояла в ремонте неделю. Экипаж временно перебрался на берег. Работа шла в несколько смен круглые сутки, грохот на борту стоял такой, что не уснешь. Персонал госпиталя устроили в какой-то портовой конторе. Спать приходилось вповалку на полу. Тесно и жарко, да еще и шумно — за окнами круглые сутки не умолкает порт. Опять донимали комары и мошкара. Водились здесь какие-то мелкие и особенно злые мошки, величиной не больше булавочной головки, но кусались как собаки. Нина Федоровна раздобыла в лавке военторга три флакона гвоздичного одеколона, со всеми им делилась и уверяла, что он отпугивает мошек. В тесной комнатке теперь пахло гвоздикой будто в кондитерской, но по ночам над головой все равно висел комариный зуд,

Оказалось, здесь не говорят «гудок», потому что «это вам не паровоз», у пароходов — свистки, причем у каждого свой. Люди бывалые различают их по голосам. Когда-то в Крыму боевые корабли по грому пушек различали. Раиса так и не освоила эту науку. Она только «Парижскую коммуну» не путала ни с кем другим, но ее и гражданские не путали.

С ремонтом успели в срок, дали наряд на склады за зенитным пулеметом и расчет — двух мальчишек, крайне огорченных назначением не на фронт под командованием немолодого полноватого сержанта.

Младший лейтенант, «начальник артиллерии» «Абхазии», вернулся со складов очень взволнованный и кричал так, что в машинном отделении было слышно. Оказалось, что в деревянном ящике, заключавшем в себе занаряженный пулемет, не хватало трех стволов, двух затворов и еще всякого по мелочи, а один затвор был ржав и грязен настолько, что разве что в музей годился. «И это я еще герметичность кожухов проверять не стал!»

Лисицын взял с собой начарта, комиссара, Жилина и двух вооруженных санитаров «для солидности» и отправился разбираться. Но даже с таким усилением привез только бочку машинного масла, клятвенное обещание, что в Саратове пулемет найдется, и акт о некомплектности. Обсуждение вопроса возобновилось на мостике, так что опять было слышно всем, кто был неподалеку.

— «Хиба ж я знав», — передразнивал начальника склада Жилин, — По харе куркульской видно, что все он «знав», думал на арапа проскочить. Две бочки надо было с него стребовать, товарищ капитан.

— Не было у него двух. А вот с пулеметом худо. Они нам его таким темпом на могилу поставят. Акт о некомплектности я, что ли, вместо пулемета фрицам покажу? Понимаю, что другого пулемета на складе нету. Хуже всего, фрицы тоже это понимают.

* * *

Весь первый день пути от Горького вниз по Волге с надстройки доносились крики и топот. Вошедший в боевой раж начарт гонял новый расчет до седьмого пота, обучая пулеметчиков обращению с зенитной пушкой. Он громко сокрушался об отсутствии «ядер», оказывается, так на языке морских артиллеристов звались практические снаряды, но рвения не ослаблял.

Эти пресловутые «ядра» и заметная отдаленность «Абхазии» от фронта опять наводили Раису на мысль о театральности происходящего. О боях под Сталинградом последние две недели только из сводок знаем. «Театр. Вот же привязалось слово! Театр военных действий, антракт!»

В Саратове пулемет нашелся. Оказался он, к изумлению Раисы, ожидавшей увидеть что-то более-менее внушительное, четырьмя «максимами», собранными в одну конструкцию, напоминающую выложенные в ряд четыре больших шприца системы «Жане». Судя по цвету пулеметов, собирали это грозное оружие из чего бог послал, а снабженцы зажать не успели. Но расчет остался доволен. Их перестали гонять вокруг непривычной пушки, а пробный отстрел показал, что все четыре ствола ведут огонь без задержек. По крайней мере, бил пулемет очень внушительно, как будто гудел огромный и злой шмель.

На подходе к Камышину стало ясно, что разговор о бдительности заводили все-таки не зря. При стоянке на всякий случай, все же фронт близко, выставили два поста на берегу. До отхода оставался час, не больше, когда заколыхались камыши, плеснула вода, а потом совсем рядом хлопнуло, и зеленая ракета, одна, пронесшись почти вдоль воды, мелькнула за кормой и погасла на другой стороне протоки.

Четверть часа спустя береговая вахта была в полном составе на борту. Окруженный матросами на корме «Абхазии» стоял промокший насквозь человек. Он прятал глаза и дрожал крупной дрожью.

— Товарищ капитан, взяли гада! Вот что у него нашли! — старший по дозору, торжествуя, вручил Лисицыну наган и ракетницу. — В камышах лодка спрятана. Загодя пробрался, думал не заметим!

К ракетчику пришлось приставить еще охрану, чтоб не прибили на месте. Вид у пойманного был жалкий: немолодой, тощий, небритый субъект в гражданском кургузом пиджачке и засаленной кепке. Сейчас он стоял, вжавшись спиной в фальшборт, и глядел себе под ноги. Вода лила с него ручьем, под сапогами успела натечь изрядная лужа.

На палубе собрались, кажется, все, кроме вахты в машинном отделении. Задержанного обступили плотным кольцом. Спешно назначенная охрана с трудом удерживала разгоряченных товарищей от желания перейти от слов к делу:

— Погодь, братцы. Пускай уж его отвезут куда следует. Пусть он, сволочь, расскажет, кто его научил ракеты пущать!

Боцман, очевидно нарочно, чтобы ракетчик слышал и боялся, громко припомнил о древней и страшной рыбацкой казни, что испокон веку ждала на Волге воров и душегубов: спутать злодея старой рыбацкой сетью и оставить на солнцепеке над обрывом, зной и гнус до вечера сделают свое дело.

— Да не стращай ты его, Жилин, — сказал старший моторист, — Это же фриц, он по-нашему все равно ни бельмеса небось. Ну и хилый же пошел! Видать, всех кто покрепче, под Сталинград кинули. А комаров кормить бросили которого совсем не