Повседневная жизнь пиратов и корсаров Атлантики от Фрэнсиса Дрейка до Генри Моргана - Екатерина Глаголева

Коварная Атлантика: бури, рифы, течения и ветры, маршруты движения. — Пираты-первопроходцы. — Морские карты и приборы. — Дневная рутина. — Одежда. — Гигиена. — Еда. — Голод. — Цинга. — Жажда. — Ром. — Табак, — Развлечения. — Суеверия

Четвертый день на море стоял мертвый штиль. От духоты стучало в висках и распирало грудь, от смрада мутило. Матросы лежали на палубе, соорудив подобие тента из обрывков парусов; кое-кто метался в жару. Те, у кого не было сил добраться до отхожего места, ходили прямо под себя, и по доскам настила растекалась зловонная жижа.

Резкий запах ударил в нос капитану.

— Богдан! Палубу драить! — крикнул он, поморщившись.

Один из матросов с большой неохотой поднялся и бросил за борт ведро на лине. Прозрачная вода плескалась о края, играя бликами на солнце. Матрос уже размахнулся, чтобы окатить ею палубу, но тут к нему бросился другой, вырвал ведро и стал жадно пить соленую воду, обливаясь, кашляя и судорожно сглатывая. Вдруг он выронил ведро и сам упал на четвереньки: его рвало желчью; при каждом позыве он изгибался дугой, издавал болезненный, утробный звук, а потом со свистом ловил запекшимися губами воздух. Капитана самого чуть не стошнило. Он резко повернулся и пошел на полуют.

Кругом, покуда хватит глаз, простирался океан. Одноцветное небо, равнодушная вода, неподвижный воздух. «Где же мы, черт побери?» — подумал капитан. По его расчетам, они еще позавчера должны были подойти к Эспаньоле. Значит, тот чертов ветер здорово снес их к югу. И вот теперь — мертвый штиль, влажная духота и палящее солнце. Воды осталось полбочонка, а дождей не будет еще месяца два.

Ближе к вечеру два бачковых притащили с твиндека бочонок с водой; днем он хранился под замком. Ром кончился три дня назад, капитан по-честному разделил с командой свои личные запасы. Произвели перекличку: двое не отозвались и не поднялись. Один смотрел в небо остекленевшими глазами, у другого лицо вздулось и посинело. Их сбросили за борт, даже не привязав к ногам ядро: в последнее время за кораблем неотступно следовали акулы, и круги, выписываемые острыми черными плавниками, сужались с каждым днем. Сто двадцать три человека обступили тесным кольцом бочонок, задние заглядывали через плечо передних.

Вода была теплой, коричневой, с отвратительным запахом; видно было, как в ней шевелятся личинки. Каждому полагалось по трети черпака — хватало на два глотка, не больше. Выдавая последнюю порцию, бачковой чиркнул черпаком по дну.

Капитан выпил свои два глотка, зажав нос и зажмурившись. Он был брезглив, и ничто на свете не заставило бы его пить собственную мочу, как делали некоторые матросы, но эти вонючие два глотка он вливал в себя, веря, что в них — жизнь.

К концу следующего дня бочонок опустел. Шести членам команды не хватило и по глоточку, и они уже были готовы вцепиться в горло бочковому, когда из чьей-то осипшей глотки вырвался долгожданный крик: «Земля!»

Далеко на горизонте действительно забрезжила полоска сути, размытая знойным маревом. Через несколько часов в подзорную трубу стало можно разглядеть заросли тростника по берегам довольно широкой реки.

— Сдается мне, это Суринам, сэр, — сказал лоцман-голландец.

— Суринам?

— Да. Мне как-то довелось побывать в этих краях.

«Л хоть бы и Суринам, — подумал капитан, — пусть хоть сам Стикс с лодкой Харона, — главное, там вода!»

Плавание на парусных судах было делом затяжным, рискованным и сложным, требовавшим от моряков выдержки, многих сил, неприхотливости и самых разнообразных навыков и умений. Если даже на пересечение Ла-Манша, ширина которого на востоке составляет 32 километра, в штормовую погоду могла уйти неделя, что тогда говорить о путешествии в Новый Свет, через бурный и непредсказуемый Атлантический океан?