Новые миры взамен старых - Ирина Владимировна Скарятина

расположенном на гадком, вонючем дворе, где склизкая грязь или глубокая пыль доходили до лодыжек, семьи четырёх рабочих снимали комнату, разделяя её на четыре равные части либо парой тонких деревянных перегородок, либо двумя висевшими крест-накрест грязными занавесками, так что дневной свет проникал лишь в два, а порой и в один из этих жалких углов. Невыразимая бедность, убожество и зловоние наполняли эти ужасные углы – я никогда и нигде не видела ничего подобного. Разломанная сантехника, покорёженная мебель, разбитые и заклеенные картоном или газетами оконные стёкла, постельное бельё, годившееся, казалось, только для мусорщиков, недоедавшие и чумазые дети, брошенные на произвол судьбы, пока их родители были на работе, младенцы, лежавшие на кучах тряпья и жевавшие ту же самую ветошь или же сосавшие немытые пустые бутылки, с тельцами, покрытыми экземой, головками, полными вшей, и ползавшими по ним клопами. И в результате в этих адских дырах постоянно вспыхивали страшные эпидемии и никогда не снижалась детская смертность.

Теперь я вижу эту достойную комнату Зины, эти новые многоквартирные дома, эти новые кварталы, выросшие как грибы на месте тех отвратительных старых трущоб, которые должны были бы быть снесены много-много лет назад. Какое облегчение!

Вскоре прибежала обратно Зина, красная, запыхавшаяся, растрёпанная, но торжествовавшая, размахивая своим разрешением и восклицая: "Вот оно, у меня, и я сама вам всё покажу. Всё улажено – мне Пётр Иванович, директор, разрешил".

"Это прекрасно, – обрадовалась я, – как раз то, что я хотела. Однако сначала расскажи мне о себе и начни с самого начала". Что она и сделала, устранив пробел с того момента, когда я видела её в последний раз на похоронах Генерала, до того часа, когда мы снова встретились.

"А сколько денег ты получаешь, Зина?" – спросила я вскоре, используя для этого термин "жалование".

"Ой, Ирина Владимировна, – воскликнула она с упрёком, – не нужно говорить 'жалование' – никто больше не употребляет это слово. Оно относится к старому режиму. В наши дни советскому рабочему никто ничего не жалует – мы сами зарабатываем свои деньги, и правильное слово для этого – 'зарплата', что в полном варианте означает 'заработная плата'".

"Хорошо, хорошо, извини, я не знала, – попросила я, – так какова твоя зарплата и зарплаты других работников здесь?"

"Ну, лично моя зарплата составляет сто двадцать пять рублей, но это варьируется в зависимости от категории, к которой относится работник. У нас тут три категории: первая и низшая квалификация получает от девяноста до ста пятидесяти рублей, средняя – от ста пятидесяти до двухсот пятидесяти, а высшая – от двухсот пятидесяти до шестисот – наибольшей суммы за 'чёткую' работу экспертов и специалистов, являющихся нашими самыми высокооплачиваемыми мужчинами и женщинами".

"Тогда сколько же ты платишь за свою комнату?"

"Стандартная квартира имеет размер пятьдесят четыре квадратных метра, и мы платим в соответствии с нашей зарплатой. Рабочий, получающий сто пятьдесят рублей, платит за свою квартиру двадцать шесть. Я плачу за свою восемнадцать. За любую дополнительную площадь нужно платить по сорок четыре копейки за квадратный метр при зарплате до ста шестидесяти рублей. При превышении данной суммы платится по пятьдесят копеек за каждый дополнительный квадратный метр".

"А ты застрахована?"

"Ну, конечно. У нас существует два вида страхования: социальное, которое не вычитается из нашей зарплаты, и государственное индивидуальное, если кто-то сам пожелает такое иметь, в тысячу рублей, и оно стоит один рубль в месяц. У меня есть и то, и другое".

"Как насчёт налогов?"

"О, все работники должны платить подоходный налог, опять же в соответствии с зарплатой, от семидесяти пяти тысячных до трёх процентов от получаемого дохода. В дополнение к этому мы платим абсолютно необходимый культурный налог. Но хватит обо всём этом; давайте пообедаем, а потом я покажу вам окрестности".

Итак, мы отправились в рабочую столовую и, расположившись за уютным столиком, накрытым зелёной клеёнчатой скатертью, подкрепились сарделькой с капустой, моим любимым чёрным хлебом и киселём – сладкой клейкой смесью из клюквы и кукурузного крахмала. Я забрала меню с собой, и вот что в нём было написано:

Суп с ветчиной                   42 копейки

Кислые щи                         52 копейки

Треска со сметаной                   65 копеек

Треска (свежая) с овощами             98 копеек

Сарделька с капустой                   89 копеек

Ячменная каша                   21 копейка

Жареный цыплёнок с огурцами 1 рубль 70 копеек

Сырники со сметаной                   93 копейки

Блинчики с джемом                   37 копеек

Кисель                               26 копеек

После обеда мы несколько часов бродили по массиву, и Зина объясняла всё детально, как "эксперт".

"Этот конкретный массив, – сказала она с некоторой гордостью, – рассчитан на шесть тысяч рабочих и стоил двенадцать миллионов рублей. Однако он последний в своём роде, и в дальнейшем будут строить уже другие, ещё более усовершенствованного типа".

Многоквартирный дом, где проживают рабочие, дал приют тридцати австрийским социалистам, которым удалось бежать из Вены в кровавые февральские дни 1934-го и перебраться в Советский Союз. Каждому из мужчин была предоставлена меблированная комната, работа на фабрике, а также оплата труда и привилегии российских рабочих, такие как социальное страхование, посещение домов отдыха, санаториев и так далее. Мы переходили из одного здания в другое, осматривая необъятную фабрику-кухню, теплоцентраль, огромную прачечную со стиральными машинами, сушилками, прессами – всё это ленинградского производства; ясли (сейчас их в городе несколько сотен по сравнению с единицами, что существовали до революции) и детский сад, где, к радости Зины, поскольку она любит это место, мы пробыли больше часа, наблюдая за детишками в их разных отделениях – младенцами, ползунками, карапузами и подросшими ребятками трёх и четырёх лет. Я играла с ними, фотографировала и изучала их реакцию на различные забавы, что устраивали для них нянечки. Пока их мамы отсутствовали, те вели себя прекрасно. Но как только мама объявлялась, её любимый ползунок либо карапуз начинал шуметь, а иногда даже ревел так, будто в него втыкали иголки, и вообще вёл себя совершенно по-другому.

"Так бывает почти всегда, – сказала женщина-врач. – Пока дети с нами одни, они прекрасно приспосабливаются к жизни в детском саду и ведут себя как нормальные и здоровые 'маленькие индивиды', но стоит им увидеть своих матерей, как они тут же начинают выпендриваться. Однако мамочки с каждым днём всё лучше понимают нашу систему, благодаря лекциям, которые те посещают в профилакториях, где их обучают правильному уходу и психологии младенцев и маленьких детей".

Мы также надолго задержались в библиотеке, беседуя с библиотекарем, изучая каталоги, наблюдая, как работники забирали книги или приносили их обратно, и читая так называемую настенную