Броня генетической памяти - Татьяна Миронова

По-разному наказывали в русской среде за неуважение родителей-стариков, разврат и оскорбление власти, с одной стороны, и за изгнание плода, убиение скотины в поле и воровство – с другой. На воровство, изгнание плода и убиение скотины смотрели очень строго, а на прочее мало обращали внимания, как и на причины подобных деяний – месть, пьянство, желание чужого добра, показание храбрости. Народ русский вообще отличался высокой нравственностью и не был склонен к жестоким преступлениям. По данным Архангельской судебной палаты, к примеру, за пять лет, с 1857 по 1862 г., наибольшее число преступлений составили воровство и кражи – 26 процентов подсудимых; незаконной порубкой леса занимались 22 процента подсудимых; разбои составили всего 0,4 процента всех уголовных дел, а убийства – 0,7 процента. Причем убийства случались чаще всего во время драк и в пьяном виде. Небольшой процент составляли политические дела: в укрывательстве беглых обвинялись три процента подсудимых, в сопротивлении властям – всего два процента, в основном старообрядцы. Самоубийства были исключительным случаем, детоубийств не случалось вовсе.

Русские, особенно в северо-великорусских землях, отличались большим уважением к чужой собственности. Во многих селениях крестьяне, уходя за порог, оставляли свои дома незапертыми, просто втыкали в кольцо ворот кол, лопату или вилы, как мету, что хозяев нет дома, и никто не смел вторгнуться в чужое жилище без спросу. Точно так же белье, холсты, пряжа лежали и висели на оградах сохранно. Скот и лошади разгуливали в лугах без пастухов. Эта традиция долго сохранялась в русской деревне, а подчас и в городе, где хозяйки до сих пор вывешивают белье во дворах.

У кого в общине или в слободе случалось воровство, тот объявлял об этом всему околотку, и тогда жители в присутствии старосты обыскивали все дома подряд в поисках украденного. От обыска не освобождали никого. В случае отыскания вора меру наказания определял ему тот, у кого он украл добро. Причем расправлялся с вором по приговору общества сам же потерпевший – «своя рука владыка». Как описывают этнографы, обычно расправа состояла в том, что «отдуют, отдубасят проказника, с тем и конец, а уж то знай, что воровать больше не будет». В некоторых местах вора водили по улицам при стечении народа. Если он сенной вор, то с привязанным к спине кошелем сена, если дровяной тать – то с вязанкой дров. Возле каждого двора при этом останавливались и для большего позору спрашивали у хозяев: не потерялось ли чего? Особенно спуску не давали сенному и конному ворам, по пути их били, а потом взыскивали в двойном размере против украденного.

Если же преступление было тяжким, а к таковым относились в древности не только убийство, но и поджог, и конокрадство, то прилюдно, принародно, на миру совершалась казнь, в древности это слово звучало как каязнь, то есть искупление вины, покаяние ценой жизни виноватого. Впрочем, совершившего тяжкое преступление не обязательно убивали. «Конный тать», согласно «Русской правде», выдавался головой князю и терял все права вольности, хотя по Псковской судной грамоте, конный вор лишался жизни. «Русская правда», наш древнейший свод законов, свидетельствует, что убийцу, поджигателя или конокрада могли приговорить на поток и разграбление. Это древнее выражение, сохранившееся в «Русской правде», означает, что преступника изгоняли вместе с семьей и всем его родом из общины, а имущество у него отнимали и отдавали семье убитого или погорельца. Но помимо того в русских обычаях применяли и настоящую казнь – расплату головой, жизнью за жизнь. Только так, по народным юридическим воззрениям, можно было искупить свою вину в таком страшном преступлении, как убийство. Сегодня власти мораторием на смертную казнь привели дело наказания за страшные преступления к тому, что преступники, отсидев лет восемь за убийство, быстро выходят на свободу и продолжают свои черные дела. В старину подобной легкой расплаты быть не могло, ибо вступал в силу русский самосуд. Самосуд имеет глубокие корни в нашем национальном сознании, народ сам принимал решение о казни преступника, застав его на месте преступления, и никому не перепоручал казнь негодяя.

Мир – русская община – по-разному применял наказания к виновному. Среди различных наказаний, допускающихся народным представлением о справедливости, существуют сегодня кажущиеся странными приговоры: обычай водить вора по деревне с прицепленной на шею украденной вещью, и это называлось позор, разрешалась собственноручная расправа с пойманным на базаре вором, в такой расправе принимали посильное участие все – и обкраденный, и простые свидетели происшествия. Многие дела решались миром между своими, без обращения к государственным властям. Это и потрава полей, и кражи, и обман, и ругательства с буйством. Наказывала община таких виновных штрафом и розгами на общем сходе. Розги считались очень позорным наказанием, выпоротый прозывался стеганцем до самой своей смерти. Розгой пороли и за худую изгородь у полей, и за нерадивое землепашество, и за неуплату податей. А вот за драку и ссору не били, а прекращали их за водкой при сходке соседей, причем водка ставилась за счет зачинщика.

Отрезание косы у девицы, незаконно прижившей ребенка, надевание хомута на отца и мать провинившейся до свадьбы невесты, обмазывание дегтем ворот их дома – эти обычаи известны не только из летописей, они стойко существовали в России еще в XIX веке, охраняя народную нравственность. Сказки же дополняют суровый перечень расправ жестокими наказаниями, навсегда исчезнувшими из русского народного быта, – сожжение виновных на костре, зарывание их в землю, замурование в каменные стены, сажание в бочку, утыканную гвоздями, и скатывание этой бочки с горы, нарезание кожаных ремней со спины, отъятие различных частей тела, бросание в засмоленной бочке в воду, размычка тел лошадьми по полю. Следы подобных казней сохранились и в исторических памятниках. Воины Александра Невского, к примеру, привязывали пленных литовцев к конским хвостам и пускали их в поле.

Отличием русского уголовного права являлось особое отношение к покаянию за преступления, отразившееся в поговорке «Покаянную голову меч не сечет». Она разумеет пощаду раскаявшегося разбойника.

В старину существовал обряд, называемый каятины. Если человек совершал преступление, не связанное с посягательством на жизнь и достоинство другого человека (под достоинством разумелось оскорбление его чести и чести его семьи, что приравнивалось к убийству, вспомните лермонтовскую «Песню о купце Калашникове»), то такое невеликое преступление искупалось покаянием – публичным, принародным, на миру признанием своей вины и выкупом, вносимым общине, князю или церкви. Выкуп за преступление в глубокой древности именовался кайна, это слово затем приобрело русскую огласовку – цена. Внесение выкупа за преступление – не только русский, но и западноевропейский юридический обычай, который отражен в латинском термине – пенитенциарная система (система искупления преступлений), здесь четко прослеживается латинский корень пени-.

И в заимствованном из латинской юриспруденции слове пеня тоже хранится значение выкупа, денежной единицы, как в русском слове цена. Есть в русском языке и слово пенять, то есть обвинять, обличать, и оно указывает на то, что человек обязан расплатиться за свою вину.