Вечная мерзлота - Виктор Владимирович Ремизов

class="p1">Все рундуки в лодке были загружены до краев, рыба уже начала выскакивать, подогнали и стали грузить вторую лодку. Габуния с Беловым отошли за свой столик, Грача не оторвать было от рыбы, Егора от веселой Анны. Вано налил по маленькой, он вообще наливал не по-русски — в маленькие металлические стаканчики с чеканкой.

Девушку звали Николь.

— Двадцать четыре года, француженка, очень хорошая, но приставать бесполезно! Ничего не действует! — улыбался Вано. — Поверь мне, брат Саша! Крепость грузинскую в кино видел? Одинокую, на скале?! Вот — это она!

Вано от вина делался еще веселее. Белову он нравился, он не мог не нравиться, иногда, правда, Сан Саныч вспоминал, что Вано лейтенант госбезопасности, на мгновение задумывался об этом и снова улыбался славному грузину. Вот, думал Белов, вспоминая свои споры с Фролычем, который не любил сотрудников органов, — вот чекист, и какой человек!

— А ты к ней причаливал, значит?! — ревниво спросил Белов, когда они стали сворачивать закуску. Ему хотелось еще поговорить о Николь, он все искал ее глазами среди девушек, работающих у лодок. Ему почему-то не нравилось, что она «француженка», казалось, что она особенная не поэтому, а потому что она сама такая особенная!

— Говорю тебе... Я тут с прошлой осени, до меня комендантом был лейтенант Лазаренко. Пьяница и скотина, каких поискать! Он с ней чего только не делал... без работы держал — считай, голодом морил! Ни в какую! Среди них есть такие! — Вано неопределенно развел руки, то ли восхищаясь, то ли не понимая. — Некоторые девчонки ее недолюбливают... ну, понимаешь — белая ворона. — Габуния закусил ус и перестал улыбаться, думая о чем-то, потом вздохнул и сказал негромко: — Тут им всем плохо, Саша, — он повернулся и посмотрел на берег, на девчонок, садящихся в лодки. — Немки, латышки, русские... какая разница. Если бы со мной так сделали, я бы камень себе на шею привязал!

Все уже погрузились, ждали только их.

— Да ты сам все знаешь! Во время войны, когда их только привезли... Этот Лазаренко так и говорил: за буханку хлеба — хочешь мамашу, хочешь дочку... — Вано выразительно посмотрел на Белова. — Вот так!

— Врал он, гад! — Белов недовольно тряхнул головой. — Я тут работал в то время...

— Гаремы заводили, Саша! — Габуния поднял черные глаза на Белова. — От голода женщины на все шли. Семьи спасали!

— И как же... — не уступал Белов. — Разве вам это можно?!

— Нельзя, конечно — связь со ссыльными! Кого-то и сажали... Но кто устоит?! Ты один в этой пустыне, женщин сколько хочешь, и все они в твоей власти! Жизнь их детей в твоих руках! Сами приходили! Много такого, Саша! Очень много!

Белов и верил, и не верил. Ему казалось, что лейтенант, как и все грузины, преувеличивает. Они забрались в мотобот.

Всю недолгую дорогу до поселка Белов смотрел на Николь. Она должна была чувствовать его взгляд, но не посмотрела ни разу. Улыбаясь, слушала Грача, который раздухарился в окружении девчат. Память у старого механика на давние события была исключительная:

— В 1908 году работали мы на рыбопромышленную компанию. Две тысячи человек нанимали тогда на рыбную ловлю! — Грач со значением всех осмотрел. — И мы эти бригады с самых верхов сюда на пески доставляли: лодки, снасти, соль... Бочки для засолки рыбы по дороге брали — в Енисейске их из лиственницы клепали, а в Костином или в Бахте из кедра. Кедровые намного лучше, а обруча́ из тальника или из черемухи делали. Ой, мастера работали! А бочки были, скажу я вам, деточки, и по двадцать, и по двадцать пять пудов! Эвон, какие! — Грач распахнул руки и сделал суровое лицо. — Тогда тут порядку много было! Всё строго по правилам ловилось! И засолку контролировали, и чистоту, даже из Астрахани привозили спецов, те в тузлуке[45] солили или всухую... по-разному. Я почему знаю, с нами однажды, не соврать, году в десятом или двенадцатом, губернатор Енисейской губернии ходил и сам все осматривал. Такое от царя указание вышло, чтобы рыбы было больше в продаже и чтобы она хорошо засолена была. Тогда, кстати, на все снасти разрешали ловить — и на самоловы, и неводами. По триста, четыреста и пятьсот пудов брали на невод! Это в среднем!

Белов невольно слушал старика, и ему слегка досадно было, что тот раскудахтался про свою рыбу. А может быть, и от чего-то другого досадно. Он все изучал аккуратную голову Николь. Белый платочек, охватывающий загорелую шею, трепетал под встречным ветром, и Сан Санычу нервно становилось, что он сейчас расстанется с ней, даже не познакомившись.

Он стиснул зубы и, матеря себя за непонятно откуда взявшуюся робость, отвернулся обреченно, стал смотреть в тундру, над которой в чистом шатре неба висело ночное солнце — на часах было полпервого.

Тундра не помогала. Ему досадно становилось за невероятную девушку, которая почему-то должна была жить здесь. Он пытался представить ее во Франции и совершенно не мог, только путался... но здесь, рядом с лодками и неводом... такая красивая. Он вздохнул хмуро, повернулся к Вано, тот что-то шептал своей грудастой и симпатичной Герте.

— Слушай, Вано, могу я забрать ее на «Полярный»? — спросил первое, что пришло в голову.

— Кого? — не понял Вано.

— Ну ее, — кивнул в сторону Николь.

Вано повернулся к Белову. Улыбнулся хитро:

— Почему нельзя, дорогой! Ты что, уже влюбился? — грузин понимающе обнял Белова.

— Погоди, я серьезно, у нас зарплаты очень хорошие!

— Оформить можно... — подумав, сказал Вано. — А она захочет?

— Не знаю, — Белов хмуро глянул на Николь. — Мне как раз матроска нужна...

— У нее никого тут нет, может и захочет! Сейчас компанию соберем, песни петь будем! Ты сам и поговори с ней... — Вано легкомысленно подмигнул Белову и снова повернулся к подружке.

Николь не слушала Грача, глядела на безбрежные воды залива, по ним скользили теплые вечерние лучи. Небо на горизонте было нежно-желтым, а выше голубело. Она спокойно повернулась и внимательно посмотрела на Белова. И было в ее взгляде что-то... может, просьба... а может, и ответ на тревожные, немые вопросы Сан Саныча.

Бывают такие взгляды в жизни, которые решают все. Даже если ты еще не понял, что уже все решилось, оно решилось.