Козьма Прутков - Алексей Смирнов

И пародия не замедлила явиться.

Козьма Прутков

ЖЕЛАНИЯ ПОЭТА

Хотел бы я тюльпаном быть, Парить орлом по поднебесью, Из тучи ливнем воду лить Иль волком выть по перелесью. Хотел бы сделаться сосною. Былинкой в воздухе летать, Иль солнцем землю греть весною, Иль в роще иволгой свистать. Хотел бы я звездой теплиться, Взирать с небес на дольний мир, В потемках по небу скатиться, Блистать, как яхонт иль сапфир. Гнездо, как пташка, вить высоко, В саду резвиться стрекозой, Кричать совою одиноко, Греметь в ушах ночной грозой… Как сладко было б на свободе Свой образ часто так менять И, век скитаясь по природе, То утешать, то устрашать!

В. М. Жемчужников к изданию 1885 года сделал сноску, которая не была напечатана: «Клевреты (опекуны. — А. С.) покойного Козьмы Пруткова настоятельно убеждали его не высказывать публично таких желаний; но он не слушал, ссылаясь на примеры многих других поэтов (в частности, Хомякова. — А. С.) и утверждая, что подобные желания составляют один из непременных признаков истинного поэта».

Комментарии

Древнеримский лирик Гай Валерий Катулл (ок. 87 — ок. 54 до н. э.) вошел в сознание любителей поэзии избранно: как певец романтической любви. Однако основной корпус его стихов составляет нечто противоположное — обличения и брань. Как правило, эта брань касается любовных страстей — измен, ссор, обманов. Вот как звучит она, к примеру, во фрагменте, интеллигентно поданном в переводе С. В. Шервинского.

Гай Валерий Катулл

* * *

…Раз девушка моя с моих колен встала, Которую любил я крепче всех в мире, Из-за которой я такие вел битвы, — И нынче села, богачи и знать, с вами, И любите ее наперебой все вы, Вы, голытьба, срамцы, хлыщи с глухих улиц!.. А больше всех Эгнатий, волосач первый, Из кроличьего края, кельтибер кровный[239]; Густая борода — твоя, болван, слава И зубы — по-иберски их мочой чистишь![240]

В своем подлинном или притворном гневе Катулл ополчался на всех: на мужчин и женщин, на юношей и старух…

Козьма Прутков тоже решил поупражняться в стихотворной брани в духе Катулла. Но если античная поэзия рифм еще не знала, то русская времен Пруткова владела точной рифмой в совершенстве. Это позволило Козьме Петровичу поругаться не просто так, а в рифму.

Козьма Прутков

ДРЕВНЕЙ ГРЕЧЕСКОЙ СТАРУХЕ,ЕСЛИ Б ОНА ДОМОГАЛАСЬ МОЕЙ ЛЮБВИ

Подражание Катуллу

Отстань, беззубая!., твои противны ласки! С морщин бесчисленных искусственные краски, Как известь, сыплются и падают на грудь. Припомни близкий Стикс и страсти позабудь! Козлиным голосом не оскорбляя слуха, Замолкни, фурия!.. Прикрой, прикрой, старуха, Безвласую главу, пергамент желтых плеч И шею, коею ты мнишь меня привлечь! Разувшись, на руки надень свои сандальи; А ноги спрячь от нас куда-нибудь подалей! Сожженной в порошок, тебе бы уж давно Во урне глиняной покоиться должно.

Комментарии

Было время, когда «властителем дум» русских поэтов и читающей публики оставался немецкий романтик Генрих Гейне (1797–1856). Его ранняя лирика очаровала многих и вызвала массу подражаний. Не остался в стороне и Козьма Прутков, сочинивший два стихотворения с одинаковым подзаголовком «Как будто из Гейне»: «Память прошлого» и «Доблестные студиозусы». Даже и не зная прототипов, послуживших конкретным поводом для этих иронических подражаний, можно оценить изящество пластики, комичную жизнерадостность, формальное сходство с Гейне, любившим рифмовать только четные строки, и в какой-то мере проникнуться немецким духом с его пасторальной женской игривостью и мужским соперничеством бряцающих штатскими шпорами потомков тевтонских рыцарей.

Козьма Прутков

ПАМЯТЬ ПРОШЛОГО

Как будто из Гейне

Помню я тебя ребенком, Скоро будет сорок лет; Твой передничек измятый, Твой затянутый корсет. Было в нем тебе неловко; Ты сказала мне тайком: «Распусти корсет мне сзади; Не могу я бегать в нем». Весь исполненный волненья, Я корсет твой развязал… Ты со смехом убежала, Я ж задумчиво стоял.

ДОБЛЕСТНЫЕ СТУДИОЗУСЫ

Как будто из Гейне

Фриц Вагнер, студьозус из Йены, Из Бонна Иеронимус Кох Вошли в кабинет мой с азартом, Вошли, не очистив сапог. «Здорово, наш старый товарищ! Реши поскорее наш спор: Кто доблестней: Кох или Вагнер?» — Спросили с бряцанием шпор. «Друзья! вас и в Йене и в Бонне Давно уже я оценил. Кох логике славно учился, А Вагнер искусно чертил». Ответом моим недовольны: «Решай поскорее наш спор!» — Они повторили с азартом И с тем же бряцанием шпор. Я комнату взглядом окинул И, будто узором прельщен, «Мне нравятся очень… обои!» — Сказал им и выбежал вон. Понять моего каламбура Из них ни единый не мог, И долго стояли в раздумье Студьозусы Вагнер и Кох.

Здесь потешно все: и непонятность того, как немцы попали в гости к Пруткову; и комичное, на латинский манер, переиначивание студентов в студьозусов; и яркая сюжетность сценки; и, наконец, этот русский каламбур, к тому же еще и разговорно-исковерканный (обои вместо оба). Легко ли иностранцу разобраться? В первом подражании кокетка повергла в задумчивость Козьму, но во втором он отыгрался на немцах: реванш взят!