Атаман Войска Донского Платов - Андрей Венков

В аллее видны были гуляющие молодые люди, и царица обратила на них внимание:

— А, это наш Валериан Александрович гуляет с сочинителем по утренней прохладе.

— Молод, а не спится.

— Кто рано встает… — откликнулись за столом. — Молод, а в делах.

— Вернемся и мы к нашим делам, — сказала Императрица сидевшему напротив нее незнакомому для Матвея господину. — Князь Григорий Александрович медлит с отъездом в армию, жертвует славой своей и без пользы время теряет. Я знаю князя, сейчас он видит сны, толкует их и беседует с духами усопших героев посредством разного рода шарлатанов, именуемых медиумами. Отпишите Николаю Васильевичу Репнину моим именем, чтоб добивал турков и заключал мир. Он сам масон и сугубый мистик, но дело свое знает.

Выпив кофий, Императрица встала и, жестом оставив сидеть всех остальных, подошла к открытой двери полюбоваться садом.

— Матвей Иванович, подите сюда, — позвала она.

Платов вскочил и подошел. Внизу, у ступеней, молодой Валериан Зубов беседовал с невзрачным господином, которого царица назвала «сочинителем», оба они поклонились появившемуся Платову, и Платов поклонился им.

— Я хочу, чтоб вы были хороши с Валерианом Александровичем. И ему будет на пользу знакомство с вами, — сказала Императрица, указывая на Зубова, который, услышав свое имя, прекратил разговор и обернулся. — Вы добрый и веселый человек, Матвей Иванович, вы храбрый воин, — говорила она, словно уговаривала насторожившегося Платова, а может быть, и себя убеждала в этом, — как-то задумчиво все это у нее выходило, — и вдруг железным немецким голосом, холодно звякнувшим насмешкой, закончила: — Я думаю, вы ещё пригодитесь России.

«Вот оно! Покатилась потемкинская голова! А я? А мне?.. Жизнь подарила?». Только что она решала его судьбу. Здесь, сейчас, за столом кофейным, а он и не заметил…

— Пригожусь, матушка… Ваше Величество… Ох, пригожусь, — проговорил Матвей, глотая спазм, и «ох» у него получилось со стоном.

Императрица опустила глаза, пряча насмешливую улыбку, и указала в сторону Зубова.

Нетвердым, но все крепнущим шагом Матвей спустился по лестнице к приветливо улыбавшемуся Зубову.

— Вот, Матвей Иванович, рекомендую вам…

Имени «сочинителя» Матвей не расслышал, не до этого, но сказал бодро и первое, что пришло в голову:

— Как же! Как же! Я сочинителей люблю, они все большие пьяницы.

Изумление и даже восхищение блеснули в глазах у Зубова.

— А что, братцы? Не выпить ли нам вина?

Сочинитель (его простонародное имя Матвей потом постоянно забывал) глянул с признательностью и первым пошел, потирая руки.

— Вообразите, — говорил Зубов, — Потемкин не хотел видеть на своем празднике Суворова и за два дня до оного отправил сего бойкого старца в Финляндию, инспектировать тамошние укрепления.

— Суворов вина, кроме кипрского, не пьет. Водочку попивает, тминную, и редькой закусывает, — бормотал сочинитель. — Привередлив…

— Знаю, он пиво любит, — отвечал Зубов и панибратски хлопал сочинителя по плечу.

На другой день Императрица, как ни в чем не бывало, спросила Платова:

— Куда же вы вчера ушли с молодежью, Матвей Иванович? Гуляли?

— Да большой гульбы не было, Ваше Величество, — честно ответил он, — так, бутылочки по три на брата осушили…

— Вам здесь гораздо лучше, Матвей Иванович, — улыбнулась Императрица. — А городской климат вам не полезен. Поживите здесь с нами месяц-другой, отдохните, а там и в Войско свое — Екатеринославское.

Потом уже, после смерти Матвея Ивановича, адъютанты его выбили шесть медалей, дабы увековечить любимейшие, скабрезные высказывания покойника, и были среди тех высказываний слова о ненасытном распутстве Ее Императорского Величества…

«Сугубый мистик», князь Николай Васильевич Репнин, с князем Голицыным, князем Волконским, генералами Кутузовым и де Рибасом 28 июня разбили под Мачином стотысячную турецкую армию. Турки запросили мира.

Потемкин, словно проснувшись, бросился к армии. По дороге он узнал о перемирии и о подписании предварительных условий мира. Лавры победителя и миротворца были исхищены у светлейшего князем Репниным.

Григорий Александрович не мог смириться. Он разорвал мирные переговоры, готовился к новым сражениям и обещал, что заставит турок подписать более тягостное для них соглашение. Но в Яссах светлейший заболел лихорадкой и вскоре умер по дороге в любимый им Николаев.

Одни предчувствовали и предсказывали его смерть. Рассказывали, за полтора месяца до кончины он присутствовал на отпевании умершего в Галаце принца Виртембергского и, выходя из церкви, был до того расстроен, что сел по ошибке не в свою коляску, а на дроги, предназначенные для покойного. В этом многие видели дурной знак. Другие всё валили на завистников и соперников. Долго держался слух, что Потемкина отравили Зубовы.

Платов подзадержался в Санкт-Петербурге. Полк его под командованием Степана Грекова, произведенного за Измаил в майоры, держал кордоны по Дунаю у Браилова. Но с отъездом Потемкина и в Платове нужда как-то сама собой отпала. Пора ему была возвращаться в «Екатеринославское войско обеих сторон Днепра».

Злился Матвей, а потому невоздержан стал и в питье и в речах. Раз чуть не попался. Начиналось вроде все хорошо, попал он на обед, за столом сидело человек тридцать. Хозяин, известный оригинал, встречая Матвея, раскинул руки:

— Как ублажить мне такого гостя? Скажи, и для тебя я зажарю любую дочь мою!

За столом Матвей перебрал: выпил водки, запил шампанским и, вспомнив вдруг потемкинские застолья, заговорил свободно о правительстве, о царице, о самом Потемкине.

После застолья подошел к нему невзрачный старичок:

— Давно ли с Дона, Матвей Иванович? Прошу вас на другой день пожаловать ко мне на обед.

Матвей кивнул рассеянно. Едва старичок отошел, подлетел сам хозяин:

— Это же Шешковский!.. Что он тебе говорил?

— На обед приглашал.

— Не вздумай ходить. Выпорет…

— Как «выпорет»?

— Так выпорет. Посадит за стол, стул провалится, и полетишь ты вниз, но зависнешь. Голова снаружи, а остальное — там, в подвале. И тебе ничего не видно, и тем, кто порет, лица твоего не распознать…

— Постой-ка, — отстранил хозяина трезвеющий Платов и бросился вслед за старичком.

— Ваше Превосходительство! Конечно, Ваше Превосходительство извинит меня, я не привык к богатым обедам, простой человек. Куда мне? И вообще я не Донского Войска, а Екатеринославского. Мне бы малороссийского борща…

Шешковский, обер-секретарь секретной экспедиции, поворачивался под руками одевающих его лакеев и ласково, с улыбкой отвечал Платову: