Уцелевшая. Она не пала духом, когда война забрала всё - Адива Гефен

Дядя Яков Мендель и тетя Алинка тоже хотели отправиться в путешествие. Они тоже мечтали построить новую жизнь на земле предков. Они тоже хотели работать на земле исторической родины.

– Вот и прекрасно! – рассмеялась Тайба. – Вся семья снова будет жить вместе.

– Конечно, – сказал дядя Яков Мендель, – мы все в одном доме, одного сердца, в мире и любви.

– Аминь, аминь.

Мама с большим волнением принялась готовиться к путешествию. Она шила простыни, вышивала скатерти и даже выставила часть мебели на продажу.

А папа научил их говорить на иврите несколько слов: «вода», «молоко», «сыр» и «спасибо».

– Ма-им, маа-им. – Шурка попыталась произнести новое слово на иврите, чем всех очень рассмешила.

Шурка повторяла и повторяла смешные слова, а вечером произносила их своей мягкой тряпичной кукле Алинке, которую получила в подарок на день рождения. Она обещала, что научит ее новым словам, которые выучила сама, потому что очень скоро они все будут говорить на другом языке в другой стране. А вечером папа расскажет им о праотцах, которые жили в Израиле, о Саре и Рахили, о царе Давиде и о Храме, который стоял на вершине гор. В этой земле были золотые песчаные дюны, золотые яблоки и пальмовые деревья. Шурка заслушивалась историями об Аврааме, Исааке и Иакове, а также Иосифе и его братьях. Она уже начала мечтать о том далеком месте, Земле Израиля. Только бабушка Ирена тихо ворчала в своей комнате. Она не понимала, что такого в той далекой земле, чего нельзя было найти здесь.

– В конце концов, Польша – наша родина, – твердила она, но папа говорил ей, что иммигрировать в страну праотцов – это большая мечта. Мечта, которую нужно осуществить.

Но вскоре в эту маленькую деревушку на востоке Польши начали доходить слухи об исторической родине.

Однажды к дому Тайбы и Якова Менделя подъехала запряженная двумя лошадьми карета и из нее вышел их сосед Моше Яновский. Он был с красным лицом и сильно похудевшим, по сравнению с тем, каким они видели его в последний раз. Тайба выглянула из окна и поспешила на улицу поприветствовать гостя.

– Моше Яновский, откуда ты здесь? Я думала, вы все там, в Земле Израиля.

– Как видишь, я снова здесь, в нашей Вульке-Заблоцкой, – грустно ответил Моше.

– Что-то случилось?

Он ничего не ответил, а лишь спросил, где может найти двух Яковов Менделей. Тайба все сразу поняла. Она кивнула и послала Шурку позвать отца, чтобы тот поскорее приехал. Когда два Якова Менделя услышали, кто их гость, они тут же бросили дойку и поспешили в дом.

– Ура, Яновский-герой! – кричали они ему издалека, приветственно махая руками.

Вскоре крики радости сменились криками скорби, и с каждым словом, которое произносил Моше Яновский, лицо Якова Менделя краснело.

– Мы все равно должны поехать туда, несмотря ни на что, – громко сказал он своим властным голосом.

– Но как? Ты же слышал, что он сказал, – запротестовал дядя Яков, сразу начавший отступать от планов.

– И все же мы иммигрируем в Израиль.

– Вы сумасшедший человек, – сказал Яновский. – Люди мрут там как мухи от малярии.

– Несмотря ни на что, несмотря на вспышку малярии, несмотря на то что там нет работы, а земля тяжелая и коварная, – отвечал он, – это наша историческая родина! Им нужны такие люди, как мы, рабочие.

– Правильно, но, может быть, вам лучше немного подождать, – сказал Моше Яновский. – Может быть, еще не время.

– Сколько же нам ждать? – спросил Яков Мендель. – У нас уже есть все проездные документы и разрешения, и кто знает, что будет дальше. Мы должны действовать, а не ждать. Мы должны восстановить нашу родину.

Папа Яков Мендель был упрям и настаивал на том, что они непременно должны ехать, хотя Тайба и тетя Алинка были сильно обеспокоены. Они твердили, что, возможно, Моше прав, что, может быть, лучше подождать, пока ситуация не станет более стабильной.

– Наша Шурка еще совсем маленькая, – сказала Тайба, – давай подождем немного – что в этом плохого?!

– Мы ждали две тысячи лет, можем подождать еще две, – добавила тетя Алинка.

Яков Мендель вышел во двор и принялся ходить взад-вперед, с серьезным выражением лица и нахмуренными бровями. Он скрутил одну из тонких сигар, которые позволял себе в редких случаях. Моше Яновский и дядя Яков Мендель стояли и молча наблюдали за ним.

Тайба вышла к мужу. Они долго о чем-то говорили, а когда он наконец вернулся в дом, глаза его были грустными, а улыбка исчезла, казалось, навсегда.

На следующее утро двое Яковов Менделей объявили, что они решили пока отказаться от своих планов.

– Только на время, – подчеркнул папа.

– Что случилось? – спросила Шурка у матери.

– Ты разве не слышала?! – проворчал отец, и она спряталась в мамин фартук.

– Все кончено. Решили, что мы не поедем, – сказала Тайба дочери с грустью в глазах, – пока не поедем.

– Почему? Почему, мама? – приставала к матери Шурка. – Ты же говорила, что там хорошо, тепло и мне обязательно понравится, и еще ведь там растут золотые яблоки!

– Потому что мужчины говорят, что еще не пришло время.

Яков Мендель махнул рукой в сторону широких полей, указал на цветник и сказал:

– Сейчас мы останемся здесь, пока там, на земле наших праотцов, условия не изменятся. Я не хочу, чтобы моя семья голодала, не дай Бог. Давайте подождем. Может быть, время действительно еще не пришло.

Много лет спустя, когда Шурка приехала в Землю Израиля и все называли ее бабушкой Шуркой, она рассказывала своим внукам: «Папа верил, что в течение года мы соберем и продадим все наши вещи и уедем в Израиль. Может быть, даже через два года, когда мы будем уверены, что наша новая родина готова нас принять, пообещал он. И мы терпеливо ждали. Мы верили ему, что, несмотря ни на что, все равно доберемся туда. И в конце концов, нам тогда было хорошо и в Польше. Откуда мы могли знать…»

Дни летели быстро, пока Шурке не исполнилось четыре года. Ее любимым местом в родительском доме было кухонное окно с ярко-синей занавеской с вышитыми красными и синими лесными цветами. Она могла сидеть там часами, втиснувшись между двойными рамами, и смотреть на открывающийся перед ней мир. Даже сейчас, после всех прошедших лет, Шурка хорошо помнит эти виды из окна родного дома. Они – часть ее. Они – альбом ее детских воспоминаний. Отсюда она когда-то часами завороженно смотрела, как падает снег, как на окнах распускаются цветы инея,