Тамерлан - Александр Сегень

В этот четверг 28 августа 1404 года по дороге из Герата в Самарканд двигалась странная процессия. Большую повозку, груженную разнообразными тюками и ящиками, сопровождали полтора десятка всадников, одетых столь причудливо, что жители местных селений оглядывались и подолгу взирали им вслед, смеясь и покачивая головами. Больше всего их, конечно, веселило то, что на чужеземцах были короткие жакеты с пышными накладными плечами, чулки-штаны шоссы, плотно облегающие ляжки, колени и икры, а на ногах – короткие башмаки с длинными-предлинными носами.

А между тем эти люди, столь причудливо смотрящиеся среди пейзажей Кашкадарьинской долины, проделали очень неблизкий путь из Кадиса через все Средиземное море, а затем через все земли, завоеванные великим Тамерланом от Сирии до Мавераннахра, минуя Мосул, Багдад, Исфахан, Герат, и теперь, приближаясь постепенно к столице империи Тамерлана, были уже недалеки от конечной цели своего путешествия.

Впереди всех ехал на караковом жеребце личный гвардеец короля Кастилии и Леона, могучий рыцарь Гомес де Саласар, за ним – два его оруженосца, далее на сильной гнедой кобыле скакал глава королевского испанского посольства, магистр богословия Альфонсо Паэса де Санта-Мария, подле него, стараясь не отставать, дабы не прерывалась беседа, двигался на вороном коне третий посланник, писатель Руи Гонсалес де Клавихо, имеющий задание короля как можно подробнее описать путешествие и все те земли и чудеса, которые посчастливится увидеть воочию или о коих доведется услышать. За ними колесила повозка с подарками от короля Энрике эмиру Тамерлану, окруженная скачущими охранниками и слугами посольства. Дон Альфонсо и дон Гонсалес, еще недавно весьма оживленно обсуждавшие шансы Флоренции в борьбе против Пизы, уже незаметно перешли к критическому разбору одной из новелл Хуана Мануэля^[15]. Дон Гонсалес, с утра проявлявший некоторую рассеянность, вдруг отвлекся от темы разговора и промолвил:

– Какая прекрасная равнина! Должно быть, весной здесь просто рай.

Дон Альфонсо, вынужденный прервать на полуслове свои рассуждения об особенностях стиля Хуана Мануэля, несколько обиделся, но, будучи человеком необыкновенно деликатным и обходительным, внимательно огляделся по сторонам и заметил:

– А вы только посмотрите, какие тут дыни, да как много!

Стоило ему это произнести, как с повозки старого крестьянина, выруливающего на дорогу со своего поля, скатилось несколько дынь, которые, шлепнувшись оземь, смачно раскололись. Крестьянин, конечно, пожадничал и чересчур перегрузил свою повозку, но весь свой гнев он вылил в проклятьях вслед шайке джиннов, якобы напугавших его осла своими шайтанскими одеяниями.

Посольская процессия наконец приблизилась к высокому валу и рву, окружающим город Кеш. Через ров был перекинут подъемный мост, а сквозь вал прорыта арка, над которой нависали подъемные ворота. Здесь послов короля Энрике встречал Мухаммед Аль-Кааги, сопровождавший испанцев от самой Кастилии и лишь в Герате уехавший вперед для того, чтобы подготовить достойный прием гостям в Мавераннахре. Два года назад король Энрике уже посылал двух своих дипломатов, Пайо де Сото Майора и Эрнана Санчеса де Паласуэлоса, разузнать все о могуществе турецкого султана Баязета Молниеносца и чагатайского эмира Тамерлана Железного Хромца. Добравшись тогда до Анкары, первые послы стали свидетелями великого сражения между Баязетом и Тамерланом, в котором эмир полностью разгромил султана и даже взял его в плен. С любезностью встретив испанцев, Тамерлан снарядил собственное посольство в Кастилию, которое и возглавил Мухаммед Аль-Кааги, человек ученый и знающий языки. В сопровождении Пайо де Сото Майора и Эрнана Санчеса де Паласуэлоса он прибыл в Испанию и привез королю Энрике множество драгоценных подарков, в числе которых были и изысканные восточные красавицы для гарема сеньора Кастилии и Леона. Правда, король Энрике, будучи государем христианским, гарема не имел, но в личном послании, которое ему адресовал Тамерлан, настоятельно рекомендовалось завести гарем, ибо это учреждение весьма полезно для здоровья. Дон Энрике обещал обдумать советы могущественного завоевателя Востока, всячески обласкал Мухаммеда Аль-Кааги и, продержав его некоторое время при своем дворе, отправил с ним второе посольство.

– Рад приветствовать благородных донов в родном городе великого эмира Тамерлана, – произнес Мухаммед Аль-Кааги на чистейшем наречии испанских франков, встречая послов короля Энрике. Дон Альфонсо и дон Гонсалес расплылись в ласковых улыбках – присутствие доброго Мухаммеда, с которым они успели подружиться за время путешествия, было какой-никакой гарантией того, что к ним здесь будут относиться доброжелательно.

Был полдень, жара стояла невероятная, испанцы истекали потом и мечтали о прохладе, но не могли отказать себе в удовольствии тотчас же по прибытии рассмотреть свежеотстроенные красоты города Кеша. Мухаммед принялся показывать им новые дома и мечети, возведенные благодаря непомерной помощи Тамерлана городу, где прошла его юность. Огромная мечеть вставала над усыпальницей отца Тамерлана, эмира Тарагая, но строительство ее еще не закончилось и вся она была в лесах. Рядом с нею стоял сказочно красивый мавзолей, облицованный узорами из светло-серых, синих и небесно-голубых изразцов. В нем покоились останки Тамерланова сына, первенца и любимца Джехангира, умершего не так давно и до сих пор горестно оплакиваемого отцом.

– Доблестный Афзун Мазид, с которым мы делили трапезу в сенате, сообщил нам, что будто бы так и не переписано завещание, по которому покойнику Джехангиру до сих пор положено владеть двенадцатью тысячами всадников и доходами с целой области. Это действительно так? – поинтересовался дон Альфонсо.

– Да, это правда, – кивнул Мухаммед. – Мне сказали, что часть войска до сих пор с трепетом ожидает какой-нибудь причуды со стороны эмира. Например, что он отдаст приказ перерезать их и обложить ими со всех сторон мавзолей сына. Таково его горе! Но я все же думаю, до такого не дойдет. Сеньоры, прошу вас покинуть седло и отправиться в мечеть Хазрет-Имам, где для вас приготовлено пиршество.

Мечеть Хазрет-Имам примыкала к мавзолею Джехангира. Выяснилось, что это не случайно: здесь, внутри мечети, находилась усыпальница самого Тамерлана, которую он приготовил для себя, чтобы после смерти упокоиться рядом с любимым сыном.