Опасный замок (сборник) - Вальтер Скотт

– Но кто же эти иностранцы? – спросил Энтони несколько грубо.

– Гость постарше называется Бертрамом, он известный английский менестрель, отправляющийся в замок Дуглас, чтобы сообщить нечто лично сэру Джону Уолтону. Я его знаю двадцать лет и многое слышал о нем; это человек честный и порядочный. Младший – его сын, который только что поправился после английской болезни, опустошившей Вестморленд и Кумберленд.

– Скажите мне, – молвил Бенд-Боу, – этот Бертрам не служил ли около года назад у одной благородной дамы в нашей стороне?

– Кажется, я слышал об этом, – отвечал Диксон.

– В таком случае, – заметил Бенд-Боу, – мы не рискуем, дозволив этому старику с сыном продолжать путешествие в замок.

– Вы старше меня и летами, и чином, – сказал Энтони, – но я должен заметить, что мы не имеем дозволения пропускать в гарнизон из тысячи человек юношу, который так недавно страдал заразной болезнью… Я думаю даже, что для вашего начальника было бы приятней узнать, что Дуглас Черный с сотней своих таких же черных дьяволов овладел Хазелсайдским аванпостом, нежели один человек, перенесший страшную болезнь, прошел в отворенные ворота замка.

– В твоих словах, Энтони, есть своя доля истины, – возразил его товарищ, – и так как нашему губернатору вверена охрана опаснейшего замка в Шотландии, не лучше ли будет попросить у него разрешения для этого молодого человека.

– Согласен, – сказал стрелок. – Но прежде мы обязаны задать ему несколько вопросов.

– Конечно, – заметил Бенд-Боу. – Слышишь, менестрель… Но где же он?

– Мистер Томас Диксон по моей просьбе и ради заботы о вашем здоровье велел ему пойти в спальню, где гораздо приличнее находиться молодому человеку, только что избавившемуся от болезни и уставшему после дороги.

– Хотя нам, военным, и не пристало делать допросы, – сказал Бенд-Боу, – однако мы должны спросить вашего сына кое о чем, прежде чем пропустить его в замок Дуглас, куда, как вы говорите, он имеет поручение.

– Это я имею поручение, – сказал Бертрам.

– В таком случае мы отпустим вас завтра на рассвете в замок, а сын ваш останется здесь, пока мы не получим приказание от сэра Джона Уолтона.

– Не худо будет также, – прибавил Энтони, – познакомить этого человека с приказом о нашем аванпосте.

И он вынул из кармана сверток пергамента.

– Умеешь ты читать, менестрель?

– Это необходимо в моем ремесле, – отвечал Бертрам.

– Но не имеет ничего общего с моим, – сказал стрелок, – и потому прочти нам громко этот приказ.

Менестрель взял в руки пергамент и начал читать:

«Такому-то аванпосту, в таком-то месте, под таким-то начальством. Предписывается: останавливать и допрашивать всех путешественников, пропуская тех, которые следуют в город или замок Дуглас, и удерживая или обращая назад лиц, кажущихся подозрительными, но ведя себя во всех случаях вежливо относительно местных обывателей и путешественников».

– Видите, достойный и храбрый стрелок, – сказал Бертрам, – вам предписывается вежливое обращение с обывателями и путешественниками.

– Не тебе меня учить, как я должен исполнять мою обязанность. А вот вы, сэр менестрель, лучше послушайтесь моего совета и будьте откровенны в ответах, тогда не будете иметь ни малейшего повода к жалобе.

– Надеюсь по крайней мере исхлопотать какое-нибудь снисхождение для моего сына, мало привыкшего управлять своей лодкой в сей печальной юдоли…

– Хорошо, – сказал старший и более учтивый из стрелков, – если сын твой новичок в этом земном странствии, то по твоему виду и манерам я вижу, что ты достаточно искусен управлять рулем. Мне кажется, можно позволить твоему сыну остановиться в монастыре, который находится близко отсюда, где, между прочим, монахини так же стары, как и монахи, и с такими же почти бородами, и, следовательно, не опасны для его нравственности, а ты пока окончишь дела в замке Дуглас.

– Если можно, я весьма буду рад поместить его в аббатстве, а сам пойду за приказаниями к вашему начальнику.

– Конечно, так будет вернее, а ты с помощью одной или двух монет сможешь получать покровительство аббата.

– Ты прав; я знаю жизнь, и уже тридцать лет, как освоился с дорогами, тропинками, проходами и препятствиями земного мира.

– Так как ты столь искусный пловец, – сказал стрелок Энтони, – то ручаюсь, что в твоих странствиях ты познакомился также с известным напитком и знаешь, что те, которыми руководят другие, имеют обычай потчевать своих проводников.

– Понимаю, и хотя деньги – вещь довольно редкая в кошельке людей моей профессии, я по мере слабых средств постараюсь, чтобы вы остались довольны.

– Это хорошо, – сказал стрелок. – Теперь мы понимаем друг друга, и если ты встретишь затруднение в пути, Энтони не замедлит явиться к тебе на помощь. Но ты поступишь благоразумно, если уведомишь поскорее сына о путешествии в аббатство завтра утром. Мы должны выйти на рассвете, а молодые люди часто ленятся и неохотно расстаются с постелью.

– Сын мой совершенно не таков, – отвечал Бертрам, – он не заставит нас ждать ни минуты. А теперь, когда мы условились, я хотел бы вас просить воздерживаться от вольных слов в присутствии моего сына, ибо этот молодой человек совершенно невинен и скромен в своих речах.

– Право, добрый менестрель, – сказал Бенд-Боу, – ты разыгрываешь здесь роль Сатаны, порицающего грех. Если ты, как говоришь, занимался своим ремеслом двадцать лет, то сын твой, находясь при тебе с детства, должен быть теперь в состоянии открыть школу для обучения самого дьявола семи смертным грехам, которых никто не знает лучше мастеров веселого искусства.

– Ты прав, приятель, и я согласен, что мы, менестрели, небезупречны в этом отношении. Но, честное слово, лично я не слишком тут грешен. Напротив, я полагаю, что человек, который желает, чтоб седины его уважались в старости, должен ограничивать порывы своей веселости в присутствии молодых людей из уважения к их невинности. С вашего позволения я пойду скажу несколько слов Августину насчет того, что мы должны отправиться завтра на рассвете.

– Ступай, друг, – сказал Энтони, – мы подождем тебя с нашим убогим ужином.

– Ручаюсь, что я не имею ни малейшего желания задерживать его, – отвечал Бертрам.

– В таком случае следуй за мной, – сказал Томас Диксон.

И он пошел по деревянной лестнице и постучался у одной из дверей.

– Отец ваш хочет поговорить с вами, мистер Августин, – сказал он, когда дверь отворилась.

– Вы извините меня, добрейший хозяин, – отвечал Августин, – но так как эта комната находится над самой вашей столовой, я невольно подслушал вас и не пропустил ни слова относительно моего пребывания в аббатстве и нашего раннего путешествия.

– И что же ты думаешь, – спросил Диксон, – о своем пребывании в монастыре?