Ирина Алферова. Любимая женщина красавца Абдулова - Федор Раззаков

«Бойко учился в МГИМО, участвовал в автогонках, которые проходили в разных городах. Отношения, тогда возникшие между нами, были только дружескими. Но однажды, вернувшись с очередных съемок в „Хождении по мукам“, я нашла у себя в комнате записку: „Позвони мне, пожалуйста. Бойко“. Позвонила. Не объясняя ничего, Бойко попросил приехать к нему в посольство. Когда вошла в комнату, то увидела его всего в гипсе: во время очередной автогонки он попал в аварию. Я стала навещать больного друга. И как-то Бойко спросил: „Ты станешь моей женой?“. Я растерялась от столь неожиданного вопроса: „Как же так? Ты ведь меня совсем не знаешь“. В ответ услышала: „Я тебя люблю, а остальное не важно“.

Вскоре я потеряла голову от любви. Каждые выходные летела к любимому в другой город. Деньги на билет где-то находила. Но в понедельник в девять утра была в институте. Преподаватели очень меня за это уважали…

Бойко Гюров со своим младшим сыном Стояном

На нашей шумной свадьбе в посольстве, в красивом особняке, где мы с Бойко и жили, гулял весь мой курс. А буквально на следующий же день я уехала на съемки. Конечно, Бойко злился, требовал, чтобы я осталась. Но я не могла, да и не хотела. Зато после работы над первой частью картины у меня очень удачно образовался перерыв. Я была в положении, мы уехали в Болгарию, где и родилась наша дочка Ксения (это случилось 24 мая 1974 года. – Ф. Р.). Отец Бойко очень любил внучку и невероятно мне помогал. По утрам сам поднимал, кормил, гулял с ней. Часто читал сказки на болгарском и писал с ней математические формулы – ведь сам был известным математиком. Когда я с улыбкой удивлялась: „Зачем? Она же ничего не понимает“, он убедительно отвечал: „Что-нибудь обязательно останется и запомнится“…

Со стороны все казалось замечательным. Мы жили в огромной квартире в 350 квадратных метров, в полном благополучии. В семье мужа ко мне прекрасно относились. Я всем сердцем полюбила Болгарию и обрела там преданных друзей на всю жизнь. Мы до сих пор общаемся с бывшими родственниками. Но я плакала каждый день в течение целого года. И как ни старалась принять ту жизнь, ничего не получалось. Начались съемки продолжения „Хождения по мукам“, я уехала в Москву. И там отчетливо осознала, что только здесь, и больше нигде, я дома и мне хорошо и спокойно. Вернувшись в Болгарию, сказала Бойко, что ухожу от него и возвращаюсь в Россию…

Нелегкий у нас вышел разговор, не сразу Бойко смирился с моим решением, но понял, что я не передумаю. Для окружающих мой поступок выглядел полным безумием – бросить комфортную, благополучную заграницу! Многие мечтают о такой жизни, а я распрощалась с ней без всякого сожаления. В Москве у меня не было ни жилья, ни прописки, ни денег… Но я летела туда буквально на крыльях. Первое время было непросто. Я снимала углы (одно время Ирина даже жила в мастерской художника Ильи Глазунова, который писал с нее портреты. – Ф. Р.), Ксюшу пришлось отправить к маме, но при всем при этом я чувствовала себя счастливой! Счастье все-таки удивительная вещь. Порой для него никакие блага мира не нужны…»

Бритвой по венам, или В списках значился…

А что же Александр Абдулов? Буквально с первых же дней своего пребывания в столице он бросился доказывать всем, какой он гениальный. В нем тогда было много провинциальных комплексов, в том числе – ненависть к москвичам, «золотой молодежи». Он считал себя талантливым и незаслуженно обойденным вниманием кинематографистов и поэтому чуть ли не ежедневно обивал пороги «Мосфильма». Однако вершиной его творчества тогда были роли солдат, которые бегут в общем строю и орут громогласное «ура».

Впрочем, и в учебе Абдулов тоже не блистал, особенно по общеобразовательным предметам – учился, как и в школе, через пень-колоду. В итоге вопрос о его отчислении из ГИТИСа за неуспеваемость ставился несколько раз. Но неизменно делегация его однокурсников направлялась в ректорат и уговаривала терявших терпение педагогов оставить Абдулова в институте. Его оставляли, однако стипендию не платили, из-за чего родителям Абдулова приходилось ежемесячно отправлять ему в Москву деньги. Но поскольку сидеть на родительской шее он не мог, Александр вечерами подрабатывал на разгрузке вагонов. А также продолжал бегать в массовке, за что ему платили твердую «трешку» за съемочный день.

Безликие роли в массовках продолжались до 1973 года (как мы помним, этот же год стал переломным в киношном отношении и для Алферовой), пока режиссер Михаил Пташук не заметил долговязого студента Абдулова и не пригласил его на крошечную роль десантника Козлова в свою картину «Про Витю, про Машу и морскую пехоту».

Александр Абдулов и Татьяна Ивановна Пельтцер.

«…я не сижу, не жду, чтобы меня позвали. Сам хожу… Начинал когда-то с массовок, половины уже не помню. По-моему, было такое – “Фронт за линией фронта“: я там бегал в атаку. Все время бегал. Человек не имеет права сидеть ждать чуда».

Александр Абдулов

А буквально спустя несколько месяцев после этого Абдулова пригласил в свой фильм другой режиссер, куда более маститый – Александр Митта с «Мосфильма». В его знаменитой мелодраме «Москва, любовь моя» студент второго курса Александр Абдулов сыграл крохотную рольку счастливого жениха.

Что касается обычной жизни, то она для Абдулова складывалась на редкость бурно. В это понятие входят и коллективные возлияния, и драки, и приводы в милицию, и, конечно же, любовные похождения. В первой половине семидесятых у Абдулова случилось сразу несколько любовных историй, каждая из которых оставила свой след в его судьбе. Например, его первой девушкой в Москве была некая Таня – медсестра из роддома на Таганке. Она снабжала Александра липовыми медицинскими справками, которые помогали ему… прогуливать занятия. А вскрылись эти махинации неожиданно. Однажды староста группы Володя Григорьев попросил Абдулова принести очередную справку, чтобы отнести ее в деканат. И там какой-то дотошный канцелярист обратил наконец внимание на то, что на справке стоит печать… роддома. Так «лавочка» Абдулова закрылась.

Другая любовная история нашего героя едва не закончилась трагедией. Он тогда сильно влюбился в очередную девушку, а она предпочла ему другого – студента того же театрального вуза. Узнав про это, Абдулов пришел в общежитие, закрылся в своей комнате и… вскрыл себе вены. Он уже терял сознание, и жизнь медленно уходила из него, стекая тоненькими струйками в эмалированный таз, когда судьбе было угодно послать ему спасение в лице соседа по комнате. Тот раньше времени вернулся в общагу и, почувствовав неладное, взломал дверь комнаты, где истекал кровью несчастный влюбленный. Приятель вызвал «скорую» и уговорил врачей не сообщать куда следует о попытке суицида. В противном случае на актерской карьере Абдулова можно было бы ставить крест – ведь неудавшегося самоубийцу должны были поставить на учет в психоневрологический диспансер. А клеймо психа перекрывало дорогу наверх.