Каирская трилогия - Нагиб Махфуз

когда-то очень давно была его женой. Ему было тяжело — пусть даже столько времени прошло — из-за того, что она освободилась от его надзора и перестала быть покорной уставленному им порядку!.. Он вспомнил то недолгое время, когда они жили вместе, а также свою горячность, что так угнетала его. Может быть, его воображение чересчур нагнетало краски, однако мужчина, обладающий подобной самонадеянностью, вправе видеть в простом нежелании женщины подчиняться его воле непростительное преступление и собственное поражение. Да и потом — она была, а может, и поныне ещё остаётся всё такой же привлекательной, женственной красавицей. Он блаженствовал несколько месяцев, живя с ней, пока не появилось у неё нечто, похожее на сопротивление его воле, которую он стремился навязать всем членам своего семейства. Она предпочла наслаждаться свободой, пусть даже в той мере, какую давало ей посещение отца время от времени. Муж сердился и пытался ей помешать в этом, сначала кричал на неё, а под конец начал сильно избивать, и эта избалованная женщина убежала к своим родителям! Гнев ослепил и без того надменного мужчину, и он стал думать, что самое лучшее средство держать её в узде и вернуть ей рассудок — дать ей временный развод. Естественно, что он очень сильно был привязан к ней, однако дал ей развод, и даже притворился, что игнорирует её. Так проходили дни, потом недели, а он всё ждал и надеялся на то, что от её родни придёт какой-нибудь ходатай и принесёт ему добрую весточку, но никто так и не пришёл к нему, и его гордость была растоптана, и тогда он сам отправил человека, чтобы тот прозондировал почву в качестве подготовки к примирению. Однако посланник вернулся и принёс известие о том, что они готовы снова открыть ему объятия, но с тем условием, что он не станет ни быть её, ни удерживать в доме, словно в тюрьме!.. Он-то ожидал её согласия без всяких оговорок и условий. Гнев его вспыхнул с лютой силой, и он поклялся себе, что отныне их больше не будут связывать узы брака. Так их пути разошлись. И так же он обрёк Ясина родиться вдали от себя, в доме матери, и встретить там же удары судьбы, всяческие унижения и страдания…

И хотя женщина выходила ещё ни раз замуж, и хотя её браки — по мнению сына — были падением, этот новый, ожидаемый брак казался ещё более отвратительным, чем все предыдущие, ибо причинял намного больше страданий и слёз, ведь с одной стороны, ей уже было сорок, а с другой стороны потому, что Ясин стал взрослым юношей, который осознавал свои способности, и мог, если бы захотел, сам защищать свою попранную и униженную честь. Он отступил от прежней позиции, которую соблюдал потому, что был ещё слишком мал: когда до него доходили волнительные вести о его матери, он удивлялся, тревожился и даже плакал. Теперь же он казался мужчиной, ответственным за себя, и потому ему не подобало встречать беду со связанными руками. Такая мысль закралась в голову Ахмада: он в тревоге догадывался обо всей серьёзности положения, однако решил всё же представить его не в столь мрачных красках, насколько это позволяла ему хитрость, чтобы поместить старшего сына как можно дальше от забот. Он пожал своими широкими плечами, словно всем своим видом изображая, что ему всё равно, и сказал:

— Разве мы не договаривались, что будем считать, что её нет и никогда не было в нашей жизни?!

Ясин грустно, с каким-то отчаянием в голосе произнёс:

— Но она же существует, отец!.. И какова бы ни была наша договорённость, она по-прежнему останется моей матерью, неважно, в моих ли глазах, или в глазах всех… Это неизбежно.

Юноша глубоко вздохнул и пристально посмотрел на отца своими прекрасными чёрными глазами, которые достались ему от матери, в которых был настоящий крик о помощи: «Ты, отец, такой сильный и могущественный, так протяни же мне руку!» Волнение отца достигло предела, однако он продолжал делать вид, что на душе у него всё спокойно, и промолвил:

— Я не отрицаю, что это причиняет тебе страдания. Я лишь призываю тебя не преувеличивать. Мне бы хотелось предостеречь тебя, чтобы ты не злился на неё. Но только немногим умам дано понять это без труда. Спокойно спроси себя, какое тебе дело до её брака?… Женщина выходит замуж, как и все. Каждый день, каждый час кто-нибудь выходит замуж. Она не их тех, которые станут отчитываться о своих замужествах, вроде тех, что были раньше. Может быть, она достойна признательности за это. Как ты однажды сказал, ты не успокоишься до тех пор, пока не перестанешь думать о ней так, как будто её нет и никогда не было. Положись на Аллаха и дай себе покой, какими бы тяжкими ни были все эти сплетни да пересуды для тебя. Ведь брак — это законная связь, честная…

Ахмад проговорил всё это только на словах, однако в душе, в силу свойственной ему крайней ревности, противился всеми фибрами в том, что было связано с честью семьи. Он говорил с пылом, вытекающим из привычного для себя такта, словно подтверждая правдивость своих слов и решений — мудрых посланцев добра, способных разрешить конфликты между людьми. И хотя его слова и не пропали зря, — было невозможно, чтобы они просто влетали в одно ухо и вылетали из другого у любого из его сыновей, — однако гнев юноши был слишком глубок, чтобы просто взять да испариться, сделай тот один глубокий вздох. То был словно холодный стакан, в который наливают кипяток из чайника. Он тут же ответил отцу:

— Да, отец, это законная связь, но иногда выглядит так, как будто выходит далеко за пределы всякого закона. Я задаюсь вопросом, что толкает того мужчину взять её в жёны?!

Несмотря на всё серьёзность ситуации, Ахмад про себя заметил с неким сарказмом: «Ты бы лучше спросил её, что её толкает на это?!», но прежде чем успел дать ответ сыну, тот продолжил:

— Это похоть её… ни что иное!

— Или же это его искреннее желание на ней жениться!

Но ярость юноши только разбушевалась ещё больше, и он закричал, одновременно от бешенства и от боли:

— Нет, одна лишь похоть!..