Новые миры взамен старых - Ирина Владимировна Скарятина

В деревне и в Москве

На обратном пути в Москву я проехала через две ухоженные деревни, остановившись, чтобы поговорить с некоторыми из крестьян. Те оказались очень гостеприимными, и один даже любезно показал мне окрестности. Мы миновали несколько изб, а затем направились к расположенному совсем неподалёку дому отдыха, который ранее был помещичьим особняком. Луг на нашем пути был заполнен детьми, игравшими под присмотром детсадовских воспитателей и собиравшими цветы, листья и всевозможные травы для украшения своих игровых комнат.

На пастбище пасся крупный рогатый скот, находившийся в отличном состоянии.

"Теперь, даже работая в совхозе или колхозе, мы можем иметь свою корову, а то и двух, – пояснил Кузьма Ильич, крестьянин, который водил меня по округе. – Это зависит от размера семьи. Однако десять процентов молока приходится отдавать государству, чтоб прокормить городское население. Но это не так уж и плохо".

Он пригласил меня к себе в дом, где, к моей радости, его жена угостила меня окрошкой – моим любимым холодным супом, который я не ела уже очень много лет. Его готовят из самых различных ингредиентов: рыбы, яиц, лука, огурцов, кваса, сметаны, а иногда мяса или ветчины. Суп подаётся буквально ледяным и, следовательно, является популярным в летнее время. Почти все иностранцы ненавидят это блюдо, считая его крайне неудобоваримым – что, вероятно, так и есть, по крайней мере, для любого нерусского желудка; но оно вкусное, и много раз в эмиграции я искренне жалела, что не могу попробовать родной окрошки. Квас – это великолепный бодрящий напиток, приготовленный из ржи, гречневой муки, солода и воды, и его мне тоже дали. Мы сидели за столом из соснового дерева, накрытым домотканой скатертью в красно-белую клетку, ели мои любимые местные блюда и разговаривали.

Естественно, их интересовала Америка, я же задавала бесчисленные вопросы об условиях жизни в деревне, расположенной так близко к Москве. Они согласились, что теперь стало намного лучше, чем в прошлые годы, в особенности из-за богатого урожая 1933-го, последовавшего за периодом голода. Старший сын, Дмитрий Кузьмич, ударник колхоза, в котором работала вся семья, забежал домой на время обеда и, взволнованный нашей беседой, стал приводить бесчисленные цифры, которые, по его словам, лучше всего свидетельствовали о весомых успехах в сельском хозяйстве по всей стране. Он сказал, что зерновые в Сибири, на Урале и на Средней Волге взошли исключительно хорошо, и, несмотря на то, что во многих местах случилась засуха, в целом ожидалось, что урожай будет ненамного меньше, чем в прошлом году. Прибыль их собственного колхоза этим летом оказалась значительно выше, а перспектива богатого урожая фруктов делала ситуацию ещё более радужной, чем когда-либо за долгое время.

Позже пришла и дочь хозяина дома, Елена Кузьминична, в сопровождении подруги примерно того же возраста, то бишь где-то лет двадцати с небольшим. Обе девушки, крепкие и красивые, были типичными русскими крестьянками, но в то время как Елена была одета очень просто, в домотканое цельнокроеное платье в белую и красную клетку и алую косынку на голове, её подруга Тамара выглядела довольно стильно в цветастом развевавшемся платье из какого-то лёгкого материала, большой коричневой соломенной шляпке и туфлях с перчатками того же цвета. Когда же я похвалила её наряд, она пояснила, что трудится в модном журнале дизайнером и поэтому считает, что это подходящее платье для такой роли.

"Видите ли, помимо работы дизайнером, я оказываю особую услугу – консультирую женщин, как одеваться экономно и в то же самое время привлекательно, и, конечно же, если я не буду выглядеть модно, то они разочаруются, так как ожидают, что я должна выступать кем-то вроде живого манекена".

Она рассмеялась и, сбросив шляпку, продемонстрировала перманентные волны своих золотисто-каштановых волос и множество мелких завитушек, собранных на затылке. Видя же, как я заинтересовалась её внешностью, она открыла портфель, который держала под мышкой, и достала несколько эскизов, только что законченных для следующего номера своего журнала Модели, издаваемого Московским швейным трестом. И, показывая их неторопливо и тщательно, с большой долей простительной гордости, она подробно объясняла каждый. Сначала мне были представлены осенние суконные пальто различных цветов, и её любимым было шоколадно-коричневое с соболиным воротником; затем – костюмы, где преобладали синие, коричневые и красные тона; за ними – платья (не столь красивые, как те, что шила моя старая Татьяна, но тоже довольно симпатичные); и под конец – целая коллекция из набросков модного нижнего белья.

"Сначала вы должны взглянуть на это", – серьёзно сказала она, указывая на практичные вещи, которые должна была носить хорошо одетая девушка, работавшая в поле, – сорочки и панталоны из мадополама – толстого и грубого льняного материала, который, на мой взгляд, должен был быть жёстким, колющимся и весьма неприятным для кожи. Потом последовали более высокосортные изделия из батиста с кружевами и без оных. И в завершение, в качестве кульминации, появилась заветная мечта каждой девушки: нижнее бельё из крепдешина любых расцветок с кружевами и лентами.

"А под вечерние платья следует надевать только цельнокроеные комбинации, – продолжила она, – иначе фигура будет выглядеть некрасиво. И подобные комбинации шьются из шёлка или вискозы; оба вида изящны и практичны".

Тут её прервал смешок. Он вырвался у хозяйки дома, Марфы Фоминичны, которая больше не могла выносить столь изысканный разговор и для которой "комбинации" стали последней каплей.

"Ох, полно тебе, Тамара! Довольно с меня твоих срамных рисунков! Ты ж меня ими прямо в краску вгоняешь. По правде сказать, кто носит все эти глупости? Я не верю, что ты заставишь кого-нибудь так выряжаться. Просто посмотри на меня – я одеваюсь так же, как мои мама и бабушка, и это очень хорошо и удобно". И, раскинув руки, она покрутилась посреди комнаты, при этом её просторная домотканая юбка в тёмно-синюю и красную клетку, перехваченная на талии тесёмкой, раздувалась, как воздушный шар. Её белая вышитая сорочка была расстёгнута у ворота, и из-под неё виднелся маленький серебряный крестильный крестик на алом шёлковом шнурке. Её волосы были гладко зачёсаны назад и собраны в тугой узел.

"Эх, Матушка моя, – восхищённо воскликнул её муж, – даже спустя тридцать лет я всё равно честно скажу, что ты самая красивая баба, которую я когда-либо видел! Только взгляните на неё – лебёдушка, вот кто она такая, чисто лебёдушка! Никто из вас, молодых, даже не может с ней сравниться!"

Но