Последний в Мариинском дворце. Воспоминания министра иностранных дел - Николай Покровский

Большим авторитетом в Государственном совете пользовался также Э.В. Фриш, иногда, по более важным делам, приезжавший в заседание соединенных департаментов. Вместе с П.А. Харитоновым он был автором нового Уголовного уложения^[314]. Знания и опытность его были очень велики. Прежде он был товарищем министра юстиции, где в противоположность министру, спокойному графу К.И. Палену, внес элемент резкости, с которою перешел и в Государственный совет: Канцелярия его положительно боялась. В преобразованном Совете Э.В. Фриш заседал недолго, причем после графа Д.М. Сольского был короткое время председателем Совета и затем вскоре скончался^[315].

К категории «старых» членов Совета следует причислить еще Андрея Александровича Сабурова. Короткое время он был министром народного просвещения^[316], но вынужден был уйти, получив в университете личное оскорбление от какого-то студента^[317]. В знак немилости – тогда так считали – А.А. Сабуров был назначен сенатором, а затем уже членом Государственного совета^[318]. Здесь он сразу приобрел общее уважение самостоятельностью своих суждений: не справляясь ни с какими веяниями, он открыто высказывал свои убеждения, чуждые косности и шовинизма. Говорил он далеко не красноречиво, даже скучно, но содержательность мысли заменяла форму и невольно приковывала внимание. Я помню в Общем собрании Государственного совета его речь по делу о введении земского управления в Западных губерниях. Предполагалось – таково было мнение большинства в департаментах – учредить в этих губерниях не земские собрания, а земские комитеты, не с выборными, а с назначаемыми правительством представителями местного населения. Мотивировалось это недозрелостью населения и политическою неблагонадежностью поляков-помещиков этого края. А.А. Сабуров с неопровержимою силою логики доказал всю бессодержательность и непатриотичность проекта: исключительные законы не сближают, говорил он, а отталкивают. К чему привело запрещение полякам приобретать земли в Западном крае? – Да к тому, что они крепко ухватились за землю, русских не пустили, а сами накупили земель в Смоленской и Черниговской губерниях и этим путем ополячили чисто русские губернии. Он предлагал поэтому ввести земство в полном его объеме, не опасаясь, а, напротив, надеясь на сближение и умиротворение. Эта мудрая речь вызвала формальное возражение министра финансов С.Ю. Витте, будто русское землевладение делает большие шаги вперед в Западном крае, и министра внутренних дел В.К. Плеве, находившего, что вопрос, возбужденный А.А. Сабуровым, имеет общий характер и данного дела не касается. Возражения эти были разделены большинством Общего собрания, да и вообще по общему ходу мыслей того времени было ясно, что мнение А.А. Сабурова принято не будет^[319].

Ни в чем не изменяя своих убеждений и образа действий, А.А. Сабуров перешел и в реформированный Государственный совет, где пользовался всегда очень большим авторитетом, как председатель и 1-го департамента^[320], и Комиссии законодательных предположений.

Не могу, наконец, не упомянуть о графе Алексее Павловиче Игнатьеве. Все современники, конечно, помнят его круглое, заплывшее лицо с лукавыми глазами и усмешкою и его грузное тело, узко затянутое в кавалергардский мундир^[321]. Брат известного дипломата и министра внутренних дел графа Н.П. Игнатьева, граф А.П. был раньше генерал-губернатором в Иркутске и в Киеве. Человек очень неглупый и, главное, очень хитрый, он был душой той группы членов Совета, которых я назвал «молодыми». В отличие от других своих товарищей, он очень внимательно читал дела и проекты журналов и тщательно наблюдал за тем, чтобы в них не проскользнуло чего-либо нарушающего защищаемые им принципы и интересы. Довериться ему было трудно, хотя с виду он был необыкновенно экспансивен, даже дружествен и фамильярен. Впоследствии ходили слухи, будто граф А.П. Игнатьев приобрел какое-то особое влияние при Дворе и образовал «Звездную палату»^[322]. Не знаю, есть ли тут что-нибудь близкое к истине^[323]. Во всяком случае, эти именно слухи привели к трагической его кончине: он был убит в Твери политическим злоумышленником^[324].