Казачество в Великой Смуте. От Гришки Отрепьева до Михаила Романова - Александр Широкорад

После гибели Тушинского вора поляки, я имею в виду королевские войска, уже не имели серьезных противников на Руси. Гарнизон Смоленска и шведские отряды на севере, понятно, не в счет. И тут знамя борьбы поднимает неугомонный Прокопий Ляпунов.

В январе 1611 г. Прокопий Ляпунов разослал грамоты по городам. Так, в грамоте, отправленной в Нижний Новгород, говорилось: «Мы, господа, про то ведаем подлинно, что на Москве святейшему Гермогену патриарху и всему освященному собору и христоименитому народу от богоотступников своих и от польских, литовских людей гонение и теснота большая; мы боярам московским давно отказали и к ним писали, что они, прельстясь на славу века сего, бога отступили, приложились к западным жесткосердным, на своих овец обратились; а по своему договорному слову и по крестному целованию, на чем им гетман крест целовал, ничего не совершили»^[78].

Восставшие русские люди не отказывались от присяги Владиславу, но клялись: «Стоять за православную веру и за Московское государство, королю польскому креста не целовать, не служить ему и не прямить. Московское государство от польских и литовских людей очищать, с королем и королевичем, с польскими и литовскими людьми и кто с ними против Московского государства станет, против всех биться неослабно; с королем, поляками и русскими людьми, которые королю прямят, никак не ссылаться; друг с другом междоусобия никакого не начинать. А кого нам на Московское государство и на все государства Российского царствия государем бог даст, то тому и служить и прями и добра хотеть во врем правду, по сему крестному целованьк»^[79].

Сидевший в Москве патриарх Гермоген также рассылал антипольские грамоты по всей стране, хотя эти грамоты были достаточно осторожны и не содержали прямых призывов к походу на Москву, трудно переоценить их значение в деле сплочения православных русских людей в отпоре интервентам.

Бояре попытались заставить Гермогена написать Ляпунову грамоту, «чтоб он к Москве не собирался». Патриарх отказался и пригрозил, что если Владислав не примет православия, а поляки не уйдут из Москвы, то он напишет вождям Первого ополчения, что «я их благословляю и разрешаю, кто крест целовал королевичу, идти под Московское государство и помереть всем за православную христианскую веру». Кончилось дело тем, что мужественный патриарх был заключен под стражу.

Итак, «Семибоярщина» и поляки лишились духовной власти и тогда вспомнили о сидевшем под надзором в Чудовом монастыре бывшем патриархе Игнатии. Его решили вернуть в сан патриарха. 24 марта 1611 г. в пасхальное воскресенье Игнатий в патриаршем облачении провел крестный ход и отслужил все службы в Успенском соборе. Но сей патриарх был, так сказать, местного значения. Он был надобен лишь в пределах Кремля и Белого города.

27 декабря 1611 г. вместе с обозом гетмана Ходкевича патриарх Игнатий отбыл к королю Сигизмунду под Смоленск.

Но теперь вернемся к Первому ополчению. Идти на Москву с одними рязанцами, да еще имея в тылу остатки тушинского воинства, было опасно. И Прокопий Ляпунов делает удачный тактический ход. Он вступает в союз с этим воинством. Увы, этот тактический успех приведет Первое ополчение к стратегической неудаче и будет стоить жизни самому Прокопию. В феврале 1611 г. Прокопий отправляет в Калугу своего племянника Федора Ляпунова. Переговоры Федора с тушинцами приносят успех. Новые союзники выработали общий план действий: «Приговор всей земле: сходиться в дву городех, на Коломне да в Серпухов». В Коломне должны были собраться городские дружины из Рязани, с нижней Оки и с Клязьмы, а в Серпухове — старые тушинские отряды из Калуги, Тулы и северских городов.

Так начало формироваться земское ополчение, которое позже получило название Первого ополчения. Помимо рязанцев Ляпунова к ополчению примкнули жители Мурома во главе с князем Литвиновым-Мосальским, Суздаля с воеводой Артемием Измайловым, из Вологды и поморских земель с воеводой Нащекиным, из Галицкой земли с воеводой Мансуровым, из Ярославля и Костромы с воеводой Волынским и князем Волконским и жители других городов.

Тем не менее этих ратников Ляпунову показалось мало, и он рьяно стал собирать под свои знамена всякий сброд. Ляпунов писал: «А которые казаки с Волги и из иных мест придут к нам к Москве в помощь, и им будет все жалованье и порох и свинец. А которые боярские люди, и крепостные и старинные, и те б шли безо всякого сумненья и боязни: всем им воля и жалованье будет, как и иным казакам, и грамоты, им от бояр и воевод и ото всей земли приговору своего дадут».

В Первом ополчении оказалось и немного малороссийских казаков. В основном они служили в отряде братьев А.З. и И.З. Просовецких. Дело в том, что запорожские и малороссийские казаки, служившие Тушинскому вору, в большинстве своем ушли к Сигизмунду и не последовали за вором в Калугу. Количество донцов также не превышало нескольких сотен. Подавляющее же большинство составляли воровские казаки.

В Первом ополчении в казачьих сотнях находились не только казаки, но и чуры. Они представляли собой нечто среднее между оруженосцем и слугой казака. Так, у запорожцев таковые назывались дзурами, а у донских и волжских казаков — чурами. По некоторым данным, сам Ермак Тимофеевич начинал свой путь в казачестве в качестве чура. Особое распространение чуры получили у воровских казаков. В чуры брали подростков или молодых парней из крестьян и посадских. Видимо, кто-то шел добровольно, но известно много случаев, когда казаки забирали в чуры насильно.