Галерея римских императоров. Доминат - Александр Кравчук

После этих успехов Юлиан вернулся за Рейн, поскольку уже начиналась осень. Начальник его кавалерии Север, который вел военные действия вблизи Кельна, тоже стал отступать к западу. Это он первый наткнулся на следы франкского отряда в шестьсот воинов, который, пользуясь отсутствием римских войск, вторгся на земли у Мозы, а затем занял развалины поселения на берегу этой реки. Юлиан немедленно повернул и окружил городок укрепленными кордонами. Наступил декабрь 357 г. Франки и не думали сдаваться, а Юлиан, заботясь о своих людях, не пытался их штурмовать. В январе ударили морозы, и римляне, опасаясь, что Моза замерзнет, и осажденные смогут уйти по льду, по ночам бороздили реку на лодках, разбивая непрочную еще корку.

Оголодавшие и измученные франки сдались на пятьдесят четвертый день осады. Их отправили ко двору Констанция, чему тот был несказанно рад, так как пленники отличались высоким ростом и отличным телосложением; с тех пор они служили в римских частях.

В связи с этим военным эпизодом Юлиан смог встать на зимние квартиры только в январе. Цезарь выбрал место на Сене, которое ему рекомендовали, расхваливая удачное местоположение и исключительную живописность. Называлось оно Lutetia Parisiorum, то есть Лютеция паризиев — маленького кельтского племени, некогда там жившего, но все чаще это поселение именовали коротко Parisii; речь идет, конечно, о нынешнем Париже.

Первым писателем, упоминавшем о Лютеции, был полководец Юлий Цезарь, и сделал он это в I в. до н. э. Тогда заселен был только остров на Сене, называемый сейчас Ile de la Cite, где стоит собор Нотр-Дам. Затем в римские времена город быстро развивался, возникали жилые районы и крупные строения вне острова, особенно на левом берегу, о чем по сей день свидетельствуют развалины терм и амфитеатра. Но войны III в., нападения варваров и междоусобицы привели к тому, что Лютеция сильно уменьшилась в размерах, но все же понравилась Юлиану, а ведь он знавал многие славные средиземноморские метрополии. В городке на Сене он чувствовал себя хорошо и возвращался сюда как минимум дважды. Он был первым римским правителем, облюбовавшим Париж, его предшественники чаще всего делали своей резиденцией Трир. Перу Юлиана принадлежит и самая старшая дошедшая до нас похвала городу, первая в бесконечном ряду такого рода произведений.

«Однажды я провел зиму в моей милой Лютеции; так галлы называют городок паризиев. Это небольшой остров на реке, весь окруженный стеной и с обеих сторон соединенный с сушей деревянными мостами. Река редко переполняется или мелеет, ее уровень практически одинаков летом и зимой. Речная вода чистейшая и очень приятная на вкус, ибо, живя на острове, приходится в основном пользоваться такой водой.

Зимы здесь в основном мягкие. Скорее всего, это влияние моря, находящегося отсюда максимум в 9000 стадиев, так что время от времени сюда доносится его легкое дыхание, а морская вода обычно теплее пресной. Не могу сказать определенно, в этом причина или в чем ином, но факт остается фактом: зимы тут довольно солнечные. Виноград здесь вызревает неплохой, а некоторые умудряются выращивать и финиковые пальмы, которые на зиму как одеждой укрывают соломой или другим материалом, защищающим от вреда, какой мороз обычно наносит деревьям.

В моем же случае зима оказалась более суровой, чем обычно. По реке плыли глыбы, похожие на мрамор. Вы, конечно, знаете фригийский камень; вот на него и походили эти белые куски хрусталя, так напиравшие друг на друга, что еще немного, и они сковали бы всю реку, покрывая ее, словно мост. Зима свирепствовала больше обычного, а жилище, где я спал, не отапливалось, хотя тамошние дома обычно подогреваются снизу при помощи печей. В моем тоже было все для этого подготовлено, но от отопления отказались, как мне кажется, из-за моего чудачества и той бесчеловечности, которая меня отличает по отношению к себе самому. Ибо я пытался привыкнуть к морозам, не разрешая обогревать дом.

Морозы только усиливались, но я не позволял прислуге разжигать огонь, опасаясь, что тепло вызовет отсырение стен. Вместо этого я велел принести в дом золу и разложить на ней тлеющие уголья средней величины. И, хотя их было не много, они вытянули из стен всю влагу и так на меня подействовали, что я уснул. Голова у меня страшно разболелась, и я едва не задохнулся. Меня вынесли на улицу. Врачи посоветовали вызвать рвоту и избавиться от съеденного ужина, впрочем, весьма скромного. Я так и сделал и сразу почувствовал себя настолько лучше, что на следующий день уже мог нормально работать».

Таковы воспоминания Юлиана о приключении в Лютеции. Вот если бы нам знать больше такого рода высказываний римских цезарей, высказываний естественных и непосредственных! Насколько более живо и образно представляли бы мы себе властителей империи многовековой давности, насколько более близки и понятны стали бы нам они, даже в своих странностях, в чем признается и сам Юлиан с некоторой самоиронией! К сожалению, он в этом смысле является абсолютным исключением, как, впрочем, и во многом другом.

С опасностью германских нападений было покончено, а следовательно, надлежало сосредоточиться на внутренних проблемах Галлии, и особенно на положении бедных слоев населения, разоряемых как набегами варваров, так и фискальной политикой властей. Юлиан занялся этим в начале 358 г. Несмотря на сопротивление префекта Флоренция, он категорически запретил повышать налоги и пошлины, утверждая, что этого можно избежать, урезав расходы на содержание двора и администрации, а также взимая просроченные платежи с крупных землевладельцев, которые, используя продажных чиновников, как правило, платили мало или почти ничего. Дело дошло до открытого конфликта между цезарем и Флоренцием, который пожаловался императору Констанцию. Юлиан, однако, смело ответил на выговор: «Мы рады, если житель провинции, постоянно подвергаемый разным тяготам, заплатит хотя бы обычные налоги. А что говорить об их увеличении! Никакими пытками ничего не выжать из людей, пребывающих в крайней нищете!»

И, представьте, с тех пор население Галлии чрезмерно не обременяли податями, а со временем их даже начали снижать. В 355 г., когда Юлиан туда прибыл, платили 25 золотых солидов с каждой территории, называемой capitulum, с которой должен был выставляться один рекрут. Пятью годами позже, когда цезарь покидал Галлию, общий налог с этой же площади составлял только 7 солидов. Во всяком случае, так утверждал Аммиан Марцеллин, соратник и почитатель Юлиана.

Но даже злейший его противник, епископ Григорий из Назианза (известный также как Григорий Богослов), признавал позднее, когда говорил о правлении Юлиана во всей империи: «Воистину, прекрасный способ правления: снижать налоги, подбирать чиновников, карать воровство, удовлетворяя все прочие надежды бренного и сиюминутного представления о счастье — а одновременно собственной гордыни».

Смысл этого злорадного и одновременно столь странного высказывания, по всей видимости, таков: правь Юлиан хуже, он поступал бы вернее, так как отвращал бы своих подданных от земного существования, что весьма похвально, ибо важно лишь царствие небесное, а властитель, готовя людей к нему, не должен искать бренной славы у современников. Весьма достойное внимания умозаключение, особенно в кризисные времена.