Карл Смелый. Жанна д’Арк - Александр Дюма

Коннетабль де Сен-Поль, по должности состоящий на службе у короля Франции, но посредством своих земель­ных владений находившийся в ленной зависимости от герцога, прибыл в Брюгге, чтобы присутствовать на свадьбе своего верховного сеньора.

И вот, на глазах у всего этого собравшегося дворян­ства, граф де Сен-Поль совершил столь королевский въезд в город, что это выглядело так, будто он является его подлинным и единственным властителем.

Впереди него следовали шесть конных трубачей; затем ехали его баннереты с обнаженными мечами, затем ехал он сам, за ним шли шесть пажей, а за пажами двигалась целая толпа дворян.

В итоге, когда граф вознамерился предстать перед гер­цогом, тот через сира де Ла Роша и сира д'Эмери дал ему знать, что не примет его.

Все надеялись, что граф принесет извинения, однако он ограничился тем, что ответил:

— Я прибыл сюда со всей этой торжественностью не как граф де Сен-Поль, а как коннетабль короля Фран­ции. Я действую сообразно обычаям королевства, и, будь король в Париже, я совершил бы въезд туда так же, как сделал это вчера здесь. А поскольку Брюгге является частью королевства Франции, я воспользовался своим правом, вот и все. Подожду, пока герцог соизволит при­нять меня.

Граф и в самом деле прождал два дня; затем, на третий день, видя, что герцог никого не посылает за ним, он отбыл столь же торжественно, как и прибыл, но, тем не менее, на этот раз без трубачей.

Наконец, в свой черед, в Брюгге вступила Маргарита Йоркская; она прибыла в дорожных носилках, которые несли английские лучники, поставившие их у порога Бургундского дворца, где ее встретила вдовствующая гер­цогиня Изабелла. Женщины обнялись.

Понимали ли они, обнимая друг друга, что их разде­ляют сто пятьдесят лет гражданской войны и такое коли­чество крови, что ею можно было бы обагрить воды Темзы от ее истока до устья?

Король Франции был представлен на этой свадьбе своим личным духовником Ла Балю; тот встретился с папским легатом, приехавшим просить за Льеж.

Льеж был полностью разорен и не мог соблюдать сроки уплаты наложенного на него штрафа; чтобы произвести последний платеж, льежцы вынуждены были продать драгоценности жен, включая даже их обручальные кольца.

Герцог ответил посланцу папы:

— Льеж должен, и Льеж уплатит.

В первую брачную ночь ложе новобрачных охватил огонь.

Не было ли это предостережением, которым Небо откликнулось на суровость герцога?

В числе грандиозных празднеств, устроенных в связи с этой свадьбой, был и турнир, названный турниром Золотой колонны, несомненно в напоминание о бронзо­вой колонне из Льежа, и приз на нем завоевал бастард Бургундский. Во время интермедий леопард, сидевший верхом на единороге и несший знамя Англии, поднес герцогу цветок ромашки; затем появилась маленькая карлица мадемуазель Марии Бургундской, одетая пастуш­кой: она сидела верхом на огромном золотом льве, кото­рый при помощи пружин открывал пасть и пел рондо; после этого, в сопровождении двух великанов, на арене показался кит длиной в шестьдесят футов: он шевелил хвостом и плавниками, а глазами ему служили два огром­ных зеркала; из его чрева вышли сирены, а вслед за ними рыцари, которые сначала сражались, а затем заключили мир, в то время как сирены пели; в конце концов чудо­вище раскрыло свою огромную пасть, заглотнуло всех и, снова поплыв посуху, вернулось туда, откуда пришло.

Но особенно всех поразило и заставило задуматься представление, в котором два рыцаря, два друга, Герку­лес и Тесей, или же Карл и Эдуард, если угодно, вдвоем победили и разоружили короля, вставшего на колени и признавшего себя их рабом.

Если эти два друга, эти два победителя были герцогом Бургундским и королем Англии, то кто же был этот побежденный и разоруженный король, признавший себя их рабом, как не король Франции Людовик XI?

XV. ПЕРОННСКАЯ ЗАПАДНЯ

И он, король Франции Людовик XI, видел все это гла­зами своего шпиона Ла Балю, но еще лучше он видел все это глазами своего гения, посредством удивительной интуиции паука, который по малейшему движению своей паутины угадывает, с добычей ему предстоит иметь дело или с врагом.

Как только ему стало известно о смерти старого гер­цога Бургундского, он понял, что вслед за этим про­изойдет, и постарался обезопасить себя.

Он сделал необычайно смелый ход, ведь это и правда был человек, способный на неожиданные шаги подоб­ного рода: он вооружил Париж.

Это в корне отличалось от того, что сделал герцог, поработивший Гент и снесший укрепления Льежа.

Карл VI в свое время разоружил парижан; Карл VII если и доверял им, то весьма неохотно, да и во время войны Лиги Общественное блага их поведение было крайне сомнительным — однако все это не значило ровно ничего: король продолжал придерживаться принятого им образа действия, то есть той политики, какая уже заста­вила его извлечь Даммартена из тюрьмы и поставить бывшего узника во главе армии.

Такие противоречия были присущи неуравновешен­ному и одновременно расчетливому уму Людовика XI. Скоро мы увидим, как в Перонне он поставил на кон собственную жизнь.

Но он понимал, что Париж — это и есть Франция; он догадывался о ее будущем величии, он предвидел ее нынешнюю централизацию. Для него король Парижа и был королем Франции.

И потому Людовик XI вооружил и укрепил Париж; но прежде всего он бережно относился к нему. Он хорошо знал парижан, ведь это он в свое время распорядился доставлять им пироги с угрями из Манта!

Он освободил Париж от налогов и, как ни велика была его нужда в деньгах, сохранял это освобождение в силе.

Лишь в одном он был неколебим: в вопросе вооруже­ния; сесть верхом самим или поставить солдат было непреложным законом, которому должны были подчи­няться и Парламент, и Шатле, и Счетная палата, и главы налоговых служб, и даже церкви.

Затем Людовик XI приказал устроить смотр.

В этом смотре участвовали восемьдесят тысяч латни­ков, там реяли шестьдесят пять знамен.

Король послал этим воинам триста бочек вина.

Все пили за его здоровье и за здоровье королевы, а именно этого он и хотел: Франция никогда не будет больна, пока хорошо себя чувствует ее король.