Княжна Тараканова. Жизнь за императрицу - Марина Кравцова

Граф Алексей Григорьевич встретил друга с распростертыми объятьями.

– Сколько лет, Сережка! Почитай, что с самого начала войны не виделись.

– Да, граф, наслышан, как и все, о славных подвигах ваших, а Чесма, русская гордость, имя ваше обессмертит.

– Да полно! Уж ты-то, приятель, сделай милость, о подвигах моих соловьем не заливайся. Мне порой уж тяжко становится. Все словно с ума посходили – здесь, в Италии, смотрят на меня, как на чудо какое. Все за мной носятся, все познакомиться жаждут. Слава, знаешь ли, дело опасное, непустяшное… Ну, пойдем, друг мой, угощу с дороги…

Жил граф Алехан в Пизе на широкую ногу и нисколько не лгал, рассказывая со смехом, что в Италии «на счет его все просто бесятся». Россия стала очень популярна благодаря необъяснимым победам в нынешней войне, а Алексей Григорьевич во всем отвечал представлениям о русском человеке. Он был доступен, радушен, весел и, кроме того, как когда-то в Петербурге приятелей-гвардейцев, потешал итальянцев демонстрацией недюжинной силы.

Русская эскадра стояла в Ливорно, готовая в любую минуту выйти в море, но пока этого не требовалось, а городу стоянка приносила большую прибыль. Это только усиливало восхищение итальянцев присутствием у них русского графа с его победоносной эскадрой.

Сергей просил Орлова рассказывать о Чесменской битве, а сам, словно прорвалось что-то внутри, в ответ говорил и говорил о войне, о сражениях, о своих гусарах и вдруг неожиданно беззвучно расплакался. Это были первые животворные, облегчающие душу слезы за долгое время. Орлов все понял, обнял друга, прижал к груди.

– Ничего, – говорил он, – все еще будет хорошо, Сережка. Бог не оставит.

* * *

Потемкин оказался прав. Сергей, поселившись в палаццо Орлова, начал понемногу успокаиваться. Он поступил под начало Алехана – и тут же забыл об этом, так как службы для него никакой не было, а Орлов обращался с ним вовсе не как с подчиненным. Время шло незаметно… Сергей и не заметил, как наступило лето.

Однажды, едва проснувшись, Ошеров увидел входящего к нему Алехана.

– А ты еще дрыхнешь! – возгласил Орлов. – Вставай!

– Что случилось? – Сергей даже испугался. Но Алексей весь светился и едва ли не хохотал.

– Мир, братец, мир! В деревне Кучук-Кайнарджи подписан мирный договор. Турки приняли все наши условия. Войне конец!

Сергей вскрикнул и кинулся обнимать Орлова…

* * *

По условиям Кучук-Кайнарджийского мирного договора Россия приобретала часть азовских и причерноморских берегов и выходила в Средиземное море. Крымский полуостров получал независимость от Порты. Вместо того чтобы ослабить Россию, как о том мечтали ее недруги, война, тяжкая, но славная, послужила к возвышению великой империи, необычайно подняла ее мировой авторитет.

Потемкин писал о победоносном завершении войны: «Пусть зависть надувается, а мир полезный и славный». О фельдмаршале Румянцеве так отзывался: «Петр Александрович – честь века нашего, которого имя не загладится, пока Россия – Россия».

Но и тягостные предчувствия не обманули: Пугачев шел на Казань. Шел с могучей силой разношерстого люда, вновь собравшегося возле мужицкого царя – кто от горьких обид своих, кто из жажды нового, неведомого, что всегда лучше старого кажется, а кто-то просто разделял с Пугачевым девиз его: «День мой – век мой!»…

Екатерина не вошла, а ворвалась в кабинет Потемкина. Хлопнула бумагой по столу.

– Что значит сие?!

Супруг остался невозмутимым.

– Сама изволишь видеть – указ о назначении Петра Ивановича Панина главнокомандующим войсками, выступающими против мятежников. Вместо покойного Бибикова.

– Не слепая я, сударь! Почему со мной не посоветовался?

– Да мимо тебя не пройдет, государыня.

– Да! Вы порядка ради приносите мне указы на подпись, но мое к ним отношение очень мало беспокоит вас!

– Успокойся, Екатерина Алексеевна. Почему ты против Панина?

– Мудрено догадаться! – съязвила Екатерина. – Он враг мой, брат моего врага!