Горький без грима. Тайна смерти - Вадим Баранов

«Мой уход из ОГИЗа, — сообщал Халатов Горькому 3 апреля 1932 года, — дело решенное. На днях соответствующее постановление будет опубликовано в газетах. Переход мой на другую работу в данный момент кажется мне совершенно правильным и целесообразным и вполне совпадает с моими личными желаниями».

Сообщив, что новым заведующим ОГИЗа будет Михаил Павлович Томский, Халатов добавляет, что о его собственной дальнейшей работе вопрос вообще еще не решен, что ему нужен длительный отдых и лечение в течение месяцев двух-трех. «Должен теперь Вам признаться, что состояние мое за последний год, в связи с систематической перегрузкой и отсутствием отдыха (отпуск я не имел уже более двух лет), было крайне тяжелым»^[40].

11 апреля печать сообщила о назначении Томского. В 1937 году Халатов был репрессирован. Покончил самоубийством и его преемник…

Обстоятельства вынуждают меня в заключение сказать о Халатове еще несколько слов. После публикации моей статьи «„Да“ и „нет“ Максима Горького» в «Советской культуре» (1 апреля 1989 г.) в редакцию прислала письмо дочь Халатова С. Ковалева-Халатова. Ее письмо под заголовком «Он ничем не запятнал себя» опубликовано в той же газете 29 июля.

Полностью сочувствуя С. Ковалевой-Халатовой в связи с трагедией, постигшей ее отца, упреков ее принять все же не могу. То, что написано в этой книге, лишь подробнее, чем в статье, раскрывает деятельность Халатова, но никак не меняет каких-либо акцентов. Люди, подобные Артемию Багратовичу, как правило, были работниками честными, полностью отдававшимися порученному делу, как мы видели, отказывавшими себе нередко и в отдыхе, и в сне. Двигалось дело ценой страшного перенапряжения сил, что в ту пору было в порядке вещей. «Гореть на работе» считалось признаком хорошего тона. Так что в субъективно-нравственном отношении те, кто закладывал основы нашей государственности, дают нам, так сказать, сто очков вперед.

Но что же все-таки, с точки зрения Сталина, было главным достоинством работника? Нет, конечно, не инициатива, компетентность, профессионализм… А что же? Исполнительность. Дисциплинированность. Способность добиваться выполнения приказа свыше любой ценой. А что в работнике становилось большим минусом? Если он знал слишком много. И для того, чтобы ликвидировать «сгусток» избыточной информации, могущей поступить нежелательным лицам, вполне можно было пожертвовать и исполнительностью, и чем угодно. Ведь незаменимых работников не существует!

Халатов отдавался делу настолько, насколько мог и насколько позволял ему уровень его развития и образования. Как и любой работник в ту пору, неукоснительно руководствовался в своей деятельности указаниями вождя, о чем, как о само собой разумеющемся, с готовностью сообщал Горькому: «Письмо тов. Сталина в редакцию „Пролетарская революция“ остро поставило перед нами вопрос о дальнейшем развертывании решительной борьбы за повышение качества литературы, за поднятие ее на научно большевистскую высоту»^[41].

По характеру своей деятельности, как руководитель государственного издательства, он просто не мог не способствовать укреплению авторитета Сталина путем хотя бы тиражирования его работ. В письме Горькому от 8 марта 1931 года он сообщал, что для вооружения командного состава Красной Армии «Вопросы ленинизма» Сталина изданы стотысячным тиражом. «Полагаю, что это нужное дело ОГИЗ предпринял своевременно. Ваше мнение, Алексей Максимович?»^[42]

Стотысячный тираж политической книги по тем временам не так уж мал. Но вот еще новость, сообщаемая Горькому Халатовым опять-таки не без гордости: одну из речей Сталина ОГИЗ выпустил тиражом 7 миллионов экземпляров (не считая 20 миллионов газет)^[43].

Никакого «криминала» в подобного рода деятельности Халатова не вижу. Любой другой, находясь в той же должности, делал бы то же самое. Уже мало что зависело от индивидуальных свойств и намерений людей. Они были элементами Системы. Создатели и слуги культа, они были и его жертвами.

После освобождения Халатова от руководства ОГИЗом ему было поручено совсем другое дело, никак с издательской деятельностью не связанное. Роллан записывал в своем дневнике не без иронии: «В доме Горького в Москве… нас посещает Халатов — нынешний председатель Комиссии по научным открытиями. Он рассказывает об охватившей всех, и даже простых рабочих, лихорадке изобретений… До этих своих обязанностей Халатов входил в руководство транспортом и еще раньше в правление ВОКСа… Так готовят руководителей для управления всеми системами винтиков государства».

Даже иностранный гость не мог не заметить особенности осуществляемой Сталиным кадровой политики: стремления постоянно «тасовать» кадры (пример с тем же Томским). Вождь хотел сделать наркомом внутренних дел… Чкалова! Примеров такого рода — предостаточно.

Обратимся, однако, еще раз к главному вопросу: почему же Горький все-таки написал эту самую пресловутую статью о враге, столь снизившую его авторитет в глазах современников в момент ее появления, а уж спустя десятилетия — тем более?

В зарубежной печати летом 1928 года появилась статья с многозначительным заголовком «Позиция Горького». Ее автор, настроенный к писателю недоброжелательно, отмечал, что выступления Горького вызывают раздражение у одних (у кого — неизвестно) и не внушают доверия другим (кому — тоже неизвестно). Ими, разумеется, довольны коммунисты, но они якобы уважать Горького за них не стали.

Далее в корреспонденции говорится: «В своих беседах свою теперешнюю позицию Горький объясняет боязнью перед победой русской деревни — некультурной и грубой. Он говорит, что эта победа грозит опасностью всей культуре — и большевиков считает той единственной силой, которая способна держать деревню в железных рукавицах»^[44].

Нам придется еще раз вернуться на несколько лет назад, в трудный для писателя 1922 год, первый год пребывания за рубежом. Мы уже обращались к тому письму Горького к Роллану, в котором он, как бы поостыв от полемики с руководителями страны, выражает восхищение изумительным напряжением их воли. Их, руководителей, — «ничтожная кучка», «искренних друзей они имеют сотни, непримиримых врагов — десятки миллионов русских крестьян» (а также европейскую буржуазию и социалистов Европы).

Борису Зайцеву говорил как-то, еще в пору гражданской войны: «Дело, знаете ли, простое. Коммунистов горсточка. А крестьян — миллионы… Мил-лионы! Все пред-решено. Это — непременно так будет. В мире не жить. Кого больше, те и вырежут. Пред-ре-ше-но… Коммунистов вырежут». Слова Горького приводит Е. Кускова в статье «Трагедия Максима Горького», опубликованной в «Новом журнале» (1954).