Черчилль - Франсуа Бедарида

Министр финансов Черчилль направляется в парламент, чтобы представить проект бюджета. Слева от него — дочь Диана.

Известно, как сурово было осуждено это решение Черчилля. В течение полувека в условиях повсеместного распространения идей Кейнса в адрес главного казначея раздавались многочисленные безапелляционные выпады. Тем более что последовавшие вслед за этим историческим решением события, казалось, оправдывали безжалостную критику действий министра финансов, высказанную самим Кейнсом в памфлете «Экономические выводы мистера Черчилля». К тому же эта мера не пользовалась популярностью, поскольку далась слишком дорогой ценой гражданам Британии^[158]: она способствовала повышению валютного курса, тем самым усугубив безработицу, к тому же отныне большее внимание уделялось прибыли, полученной от внешней торговли, нежели созданию рабочих мест и развитию национальной промышленности.

Тем не менее, нужно подчеркнуть, что мировой экономический кризис, разразившийся в 1929 году, уничтожил прежде всего те преимущества, на которые можно было бы рассчитывать с возвращением надежного фунта стерлингов. К тому же возврат к золоту вовсе не был причиной всех тех гибельных последствий, которые с того времени охотно перечисляли недруги Черчилля.

Парадокс заключался в том, что Уинстон первым признал свою вину. «Это была самая большая оплошность в моей жизни», — сказал он своему врачу сразу после Второй мировой войны^[159]. Но в чем не приходится сомневаться, так это в том, что в экономике, да и в других областях Уинстон оставался либералом гладстоновского толка, как он сам признался несколько лет спустя: «Я был последним ортодоксальным министром финансов викторианской эпохи»^[160]. И действительно, это объясняет, почему в 1925 году Черчилль сделал такой выбор — выбор, продиктованный в равной степени геополитическими и экономическими соображениями. Ведь, по словам Питера Кларка, викторианская финансовая ортодоксальность подразумевала не одну лишь справедливость и добродетель, но также была неразрывно связана с идеей национального величия^[161]. В XIX веке в самом деле британское господство, распространившееся по всему земному шару, покоилось на финансовой гегемонии лондонского Сити, военно-морском флоте и империи. Одним словом, в сражение 1925 года казначей Черчилль вступил вовсе не оттого, что был педантичным доктринером, но человеком, твердо верившим в свои убеждения.

* * *

Первые последствия принятия «золотого стандарта» дали себя знать уже в 1925—1926 годах — возникли перебои с экспортом, а также обострился хронический кризис в угольной промышленности. Символично, что вот уже несколько лет противостояние труда и капитала было особенно напряженным в этой ключевой отрасли. К тому же профсоюз шахтеров (Miners' Federation), возглавляемый решительно настроенным активистом Артуром Куком, которого ненавидели хозяева и обожали рабочие, выступал в роли ударной группы рабочего движения. Тем не менее на данном этапе позиция Черчилля оставалась сдержанной. «Моя цель, — утверждал он на встрече с банкирами, — сгладить шероховатости классовых отношений и восстановить гармонию в обществе»^[162]. Поэтому для начала он решил поддержать председателя следственной комиссии по делам угольной промышленности Герберта Сэмуэла в его поисках компромисса.

Однако среди хозяев шахт и консерваторов нашлось немало желающих проучить тред-юнионы и даже вовсе их уничтожить. Как следствие, началась подготовка к решающему столкновению, в котором смешались социальный страх, ожесточенная классовая борьба и врожденная законопослушность британского общества, присущая всем без исключения гражданам Англии, начиная с участников лейбористского движения. Правда, временами казалось, что вновь наступила эра «двух наций» по Дизраэли^[163]. И, тем не менее, до социальной революции — этого пугала, которым без конца грозили консерваторы и прочие реакционеры, было еще далеко.

4 мая 1926 года началась всеобщая забастовка, объявленная конгрессом тред-юнионов в знак солидарности с шахтерами, прекратившими работу 1 мая. Черчилль сразу же различил два аспекта в происходящем. Политический аспект: на его взгляд, всеобщая забастовка была неприемлемым вызовом, брошенным профсоюзами законному правительству, ответственному перед народом. И в этом случае не могло быть и речи о том, чтобы пойти с дерзкими смутьянами на компромисс. Технический аспект: нельзя было не признать того факта, что в угольной отрасли существует социальный конфликт, который нужно разрешить, по возможности достигнув примирения сторон.

На тех же позициях стоял и премьер-министр, приводивший тот же аргумент, что и министр финансов. Кто управляет Англией — всенародно избранный парламент и сформированное на его базе правительство или же профсоюзы, которые не представляют никого, кроме самих себя? Не противоречит ли конституции намерение подменить власть, опирающуюся на всенародное голосование, властью тред-юнионов? Но если Болдуин осторожно касался этой темы и, что особенно важно, ловко пытался разъединить противников, отделив склонное к компромиссу умеренное большинство конгресса тред-юнионов от непреклонного меньшинства упрямцев, то воинственно настроенный Черчилль, охваченный жаждой сражения, все портил. Вопреки своим планам он добился лишь сплочения забастовщиков в единый блок да к тому же навлек на себя гнев и хулу рабочего класса. В одночасье «синдром Тонипэнди» вновь дал о себе знать, усугубленный новыми обвинениями в кровожадности. Репутация врага народа надолго закрепилась за Черчиллем.