Человек с яйцом. Жизнь и мнения Александра Проханова - Лев Данилкин

Если Даманскому решено было дать пропагандистское развитие (требовалось смикшировать с этим событием подавление пражской весны), то Жаланашколь был отвергнут пропагандистской машиной. Вскоре после августовского столкновения Косыгин полетел в Пекин, где прямо на аэродроме встретился с Чжоу Энлаем, они договорились о прекращении полемики и решили не привлекать особого внимания к этому бою. Если слово «Даманский» слышали почти все, то «Жаланашколь» — набор звуков; а, между тем, именно там, на фоне сопки Каменная, сделана знаменитая постановочная фотография Проханова. На ней он предстает в образе советского солдата — в каске, с «Калашниковым», породистые черты лица, грудь колесом, плечи расправлены, тридцать лет. Он великолепен даже в советской военной форме, которую едва ли назовешь образцовой с дизайнерской точки зрения. Фотография источает соблазн, не думаю, что у страны, которая стала бы печатать ее на вербовочных брошюрах, были бы проблемы с призывниками.

Проханов с АК-47 и блокнотом на фоне сопки Каменная.

Интересно, что репортажи в «Литературке» были не единственным последствием его поездок на советско-китайскую границу. Мы располагаем косвенными свидетельствами существования некоего фантомного романа о событиях на Даманском. Во всяком случае, критик М. Лобанов (учивший, в свое время, кстати, в Литинституте Пелевина) вспоминает в рецензии на «Последнего солдата империи» («Завтра», 1994,5 (10)), «как тридцать с лишним лет назад мне довелось по просьбе издательства „Советский писатель“ прочитать повесть не известного мне тогда молодого автора А. Проханова, местами навеянную, казалось, внешним увлечением Достоевским. Я рекомендовал эту повесть к изданию, отметив вместе с тем, что для самого Достоевского как гражданина события на Даманском были бы куда важнее, чем словесные эксперименты». Лобанов, похоже, путает: то был не роман, а пьеса. После публикации репортажей его по телефону находит режиссер театра имени Ермоловой Комиссаржевский — тот самый, что выведен в «Надписи» как Марк Солим, — и предлагает ему написать актуальную пьесу о событиях. Разумеется, он ухватывается за лестный заказ и буквально за пару недель пишет трехчастное драматическое произведение. В первой, фольклорной, части действие происходит в деревне, на солдатских проводах. Во второй начинается «экшн»: тревога в казарме, бой на границе, китайцы. В третьей были похороны, надгробные рыдания. Пьеса была принята с восторгом, уже прошел кастинг, актеры начали репетировать, но после встречи Косыгина с Чжоу Энлаем тема была закрыта и пьесу сняли с постановочного плана.

Даманский был не только его Аркольским мостом, но и местом, где в его сознании начал происходить «коперниканский переворот». Дело не в том, что он напрямую увидел войну, смерть и прочее, он почувствовал, что пограничники, которые были тогда департаментом Госбезопасности, так что в этих войсках было множество особистов, аналитиков КГБ, — это свои, потому что и ему, и им надо защищать границы от китайцев, и неважно, кто в каких погонах. Он — тот, кто всегда был чуть ли не диссидентом и находился в оппозиции официальной идеологии, — «вдруг оказался вмазанным, вцементированным в этот военно-государственный разведывательный кэгэбистский монолит». Проханов до сих пор иногда рассказывает на всяких ток-шоу про этот момент: первый бой, он ползет по льду рядом с особистом, бывшим врагом, и чувствует, что перед лицом внешней опасности они — союзники, свои, «родненький!».

Он внутренне солидаризируется с военными, воюющими структурами, и в нем срабатывают рефлексы, которые были заложены в семье и в школе, на что, собственно, и указывается в «Надписи», где Коробейников, отправляясь на Жаланашколь, выполняет задание офицера КГБ, сотрудничая таким образом с мегамашиной.

«Я оказался в военной среде на Даманском, там, где говорили о неизбежности большой войны с Китаем. Это не просто атака. Война с Китаем — а как отреагирует наш флот? а ядерный арсенал? а что будут делать наши окраины, а как поведет себя Варшавский пакт?.. А что чехи — они будут пятой колонной? Правильно, давить надо сук, чтобы они в спину не стреляли воюющей с Китаем красной империи».

«Работа в газете вывела меня на совершенно новую тематику, на новые круги, на новых людей. Это позволило мне войти в контакт с самыми разными средами, с самыми разными кружками человеческими. Именно через газету. И через газету началось мое огосударствливание. Через „Литературную газету…“».

В жаланашкольском эпизоде романа «Надпись» возникает полковник Трофимов, поначалу напоминающий толстовского капитана Тушина, а затем вдруг (не особенно мотивированно) превращающийся в мудрого жреца, китаиста-интеллектуала; переливающийся персонаж с двойным дном, он объясняет Коробейникову, что сегодня они заложили начало большого континентального конфликта, в котором через 70–100 лет будут участвовать их внуки. Любимая теория Проханова: рано или поздно, в XXI или XXII веке, в зависимости от стратегии США, Россия обречена на столкновение с Китаем, и Даманский — не случайный эпизод, но всего лишь пролог будущей драмы. Россия вынуждена решать, кому сдаться — Америке или Китаю.

«Китайская опасность — это вечный кошмар русского самосознания. Я думаю, он существует еще с XVII века, когда Китай был очень далеко и когда русские вообще китайцев не видели. Это было связано с нашими традиционными русскими ужасами, с Гогой и Магогой. Впервые желтую угрозу почувствовали в начале XX века — Блок, Розанов; советская цивилизация прожила, не думая об этом, и только на Даманском опять подступило. Пока вектор китайской экспансии направлен на юг в сторону Малайзии, Индонезии и Австралии. Но такая огромная масса, конечно, посылает своих гонцов и на Север, каждый гонец численностью в один миллион человек. Он нет-нет да и приходит на обезлюдевшие русские пространства. Мистически, метафизически эта огромная китайская цивилизация всегда дышала в загривок России. А уж когда Сибирь стала русской и когда, скажем, Арсеньев со своими казачьими экспедициями пришел на земли Приморья, он там увидел огромное количество китайцев: фанзы, поселения. Наздратенко, губернатор Приморья, рассказывал мне, как казаки Арсеньева выжигали китайские поселения: по существу, экспедиция Арсеньева была не только топографическая, она была военной, связанной с этнической зачисткой территории: китайцы уже тогда мощно двигались, добираясь чуть ли не до Якутии».

— Расскажите, как эксперт в этом вопросе, о ваших прогнозах.

— Крайне ослабленная Россия, которая продолжает слабеть, стремительно теряя волю к историческому существованию, в лице своих будущих политиков будет постоянно маневрировать между Китаем и Америкой, пытаясь найти у Америки защиту от китайской угрозы. Я был знаком, дружил с американцами, которые страшно боялись заселения Сибири китайцами, Китая с его гигантской экономикой, колоссальной антропомассой и мощнейшим экспансивным вектором. И был проект американизации Сибири, чуть ли не установления «першингов» на китайской границе. И я думаю, что появление сейчас американских баз в Средней Азии — это отчасти выполнение того плана. Американизация Средней Азии направлена не столько против России, сколько против Китая. С другой стороны, Россия должна постоянно спекулировать на имеющемся в российском сознании антиамериканском факторе, заверять китайцев, что в будущем конфликте Китая и Америки, который, видимо, неизбежен, Россия будет занимать прокитайскую позицию. Отсюда такое осторожное отношение к Тайваню, отказ от приемов ламы и прочее. Но дело в том, что та часть американской элиты, скажем, бушевской элиты, которая рассчитывает на Россию в своих столкновениях с исламским миром — раз, и в будущем крупном столкновении с Китаем — два, она может быть сменена другой, контрбушевской элитой, либеральной, демократической элитой, которая просто разыграет Россию, обменяет ее на стратегическое время, кинет Китаю российскую кость и получит передышку на весь XXI век. Поскольку американцы будут переваривать и поглощать мир целиком, неолиберализм ведь ненасытен, в какой-то момент они подойдут вплотную к проблеме Китая. И там, внутри этого жуткого треугольника — Китай, Индия, Пакистан — заложен огромный конфликт, готовый взорваться изнутри. И этот конфликт, я думаю, в какой-то момент американцы будут разыгрывать. И если, скажем, Ангола или Мозамбик, Никарагуа были локальными конфликтами в относительно мало населенных районах мира, а я видел, как этими конфликтами пользовались великие державы, чтобы держать в напряжении целые континенты, я думаю, что Кашмир какой-нибудь может превратиться в кошмар, он может затянуть в свою жуткую воронку миллиарды китайцев, и индийцев, и пакистанцев. Можно раздуть такой гигантский пожар, который отвлечет эти матки, из которых извергаются народы. Это отвлечет их от Европы, от России, и они будут поглощены непрерывной бойней, потому что эти народы достаточно легко управляемы и провоцируемы, особенно Индия и Пакистан. Поэтому русское будущее в свете этого страшного гипотетического конфликта тоже представляется проблематичным, потому что конфликт будет проходить на границах России. Если между Индией и Пакистаном или Индией и Китаем произойдет ядерное столкновение, возникнет гигантский выброс населения. Они побегут в Афганистан, они побегут в Киргизию, они побегут в республики Средней Азии и, конечно, они хлынут сюда, в Россию, где много пустоты, где много рек, где много нерастраченных лесов, где мало русских.