Крестоносцы - Режин Перну

"Столько там было роскошной золотой и серебряной посуды, золотой парчи и столько драгоценностей, что настоящим чудом было видеть такое богатство, собранное в этом городе; и никогда с сотворения мира такое огромное, великолепное богатство не было ни видано, ни завоевано, ни во времена Александра, ни во времена Карла Великого, ни до, ни после них", – говорил Робер де Клари, оставивший восхищенное описание дворца Буколеон, присвоенного маркизом Монферратским:

"В этом дворце было пятьсот комнат, которые все были связаны друг с другом, и все были украшены золотой мозаикой; и было там почти тридцать капелл, больших и маленьких. Одна из них называлась Золотой капеллой и была столь богатой и великолепной, что в ней не было ни петли, ни шарнира из железа, все серебряное; и все колонны из яшмы, порфира или драгоценных камней. А пол капеллы из белого мрамора, такого гладкого и чистого, что казалось, будто он из хрусталя… В этой капелле находились очень красивые реликварии с двумя обломками истинного креста, толстыми, как человеческая нога, и длиной в полсажени; там же был и наконечник копья, которым Господа нашего пронзили в бок, и два гвоздя, которыми приколотили ему руки и ноги".

Среди привлекавших крестоносцев ценностей важное место занимали реликвии, и со взятием Константинополя по Западу разошлось большое количество восточных реликвий. Так, Виллардуэн послал вазу-реликварий в собор Сен-Реми в Реймс, а Робер де Клари оставил по себе память в родной стране в виде хрустального креста-реликвария, составляющего часть сокровищ аббатства Корби, и на нем сохраняется надпись:

"Знайте все, кто прочтет эти слова, что священные реликвии, запечатанные в этом сосуде, привезены из Константинополя и взяты из Святой капеллы во дворце императора и что Робиллар де Клари привез их в то время, когда граф Балдуин Фландрский был императором".

Немало местных культов появилось именно в это время: Св. Стефана в Шалоне-сюр-Марн, Св. Маммеса в Лангре, Св. Виктора в Сансе и др.

Конечно, коммерсанты бессовестно, бывало, эксплуатировали чувство благоговения перед реликвиями. С этого времени достоверность некоторых из них стала оспариваться, и потому большое значение придавали гарантийным письмам, удостоверяющим их происхождение, как в наше время при покупке редкой мебели или картин мастеров живописи.

Еще в начале XII в. Гвиберт Ножанский написал целый трактат, протестуя против использования неаутентичных реликвий, что свидетельствует о пробуждении критического духа наперекор злоупотреблениям. Что касается Истинного Креста, то фрагмент его, хранившийся в Иерусалиме, был погребен в пески вечером дня поражения при Гаттине. Поэтому его остатки, сохранившиеся в Константинополе, могли представлять соблазн для крестоносцев.

Многие его фрагменты разошлись по западным церквам; впоследствии их подлинность оспаривалась, и хорошо известна расхожая шутка, что из остатков Святого Креста можно построить корабль. Но эрудит Рого де Флери, запасшись терпением, измерил все существующие фрагменты, чтобы определить их объем^[41], и пришел к выводу, что он составляет треть объема нормального креста, способного выдержать вес человека.

Наиболее удивительная история константинопольских реликвий – это, очевидно, история Святого Тернового венца, который император Балдуин, стесненный в средствах, заложил венецианским купцам. Узнав об этом, Людовик Святой выплатил залоговую сумму, и реликвия была перевезена в Париж в 1239 г., где для ее хранения король отстроил Сент-Шапель.

Те, кто описывал сцену грабежей в Константинополе, имели кстати сами не всегда чистую совесть. Виллардуэн первым констатировал, что крестоносцы, как и ранее, не сумели соблюсти достоинство после победы: "Тогда одни несли добром, другие скрепя сердце, ибо алчность, корень всех зол, не дремала, и алчные начали удерживать имущество, и любовь к ним Господа нашего умалилась".

Раздел добычи дал повод ко всякого рода ссорам, и алчность сеяла смуты и раздоры среди крестоносцев. Робер де Клари первым изливал жалобы на "больших людей", которые без стыда присвоили себе три четверти добычи' "Те самые, кто должен был хранить добро, тащили золотые драгоценности и прочее, что хотели… всякий богатый человек брал золотые вещи, шелка и уносил то, что нравилось… и чего не давали простым воинам, ни бедным рыцарям, ни сержантам, помогавшим в завоевании…"

Он говорит это по опыту, ибо в другом месте он приводит рассказ о своем брате Альоме, который блестяще проявил себя как воин, одним из первых ворвавшись в город, но при разделе добычи был обделен под тем предлогом, что он не рыцарь, а клирик и не имеет права на добычу.

В конечном счете, как понял это Виллардуэн, завоевание Константинополя было тем событием, какое можно объяснить, но не оправдать. Но оно имело и благие последствия, по крайней мере, с материальной точки зрения. Без особых затруднений франки обосновались в Греции, и через несколько лет после завоевания Виллардуэн констатировал, что земли между Константинополем и Салониками столь умиротворены, что дороги безопасны, и "по ним может проехать всякий, кто хочет", хотя от одного города до другого добрых двенадцать дней пути.

Жан Лоньон прекрасно описал положение на полуострове франкского рыцарства, жизнь которого, в общем, была легкой, поскольку оно сошлось с греческим населением так, как никогда впоследствии с ним не сходились другие завоеватели, ни каталонские наемники, ни свирепые турки. Для византийских чиновников греческие провинции были местом тоскливой ссылки, и они мечтали жить в "Городе", поэтому жизнь этих провинций на какое-то время оживилась благодаря блестящим франкским баронам, которые с удовольствием жили на этих своих землях. Но с этого времени углубился раскол между греческой церковью и римской, а папские планы крестового похода были скомпрометированы. Вследствие взятия Константинополя рыцари, отвращаясь от Святой Земли, стали распылять свои силы, привлекаемые более богатыми и плодородными землями Византийской империи. Религиозный порыв уступил место алчности, о чем то и дело возвещал Виллардуэн: "Тогда начали делить земли. Венецианцы получили свою часть, а остальное досталось армии паломников. И когда уже договорились о выделенных каждому землях, мирская алчность, причиняющая так много зла, не оставила их в покое, и начали они творить зло в своих землях, одни больше, другие меньше, за что греки затаили злобу и прониклись ненавистью к ним".

На пути к Святой Земле Византийская империя всегда была для крестоносцев камнем преткновения, и он теперь был убран. Но являются ли легкие решения лучшими? Взятие Константинополя, неожиданно обогатившее баронов и повлекшее за собой утрату крестоносного духа, доказывает обратное.