Его Высочество Пиц. Узы - Елена Бауэр

– Что за чепуха у тебя в голове? Императору седьмой десяток! Потом ты, верно, забыла, но недавно похоронили Императрицу, и Государь сейчас в трауре… Кстати, когда он встретил Екатерину Михайловну, он был женат… Поэтому вряд ли княжна – достойный образчик для молодой, порядочной барышни.

Лёля на секунду замерла. О моральном аспекте царского адюльтера она даже не задумывалась.

– А теперь он женится на княжне?

– С чего ты это взяла? – Любовь Валериановна хотела бы оградить свою младшую сестру от всех этих деталей. В столь юном возрасте порой трудно отличить добро от зла и, кроме того, можно легко нажить себе неприятности, ляпнув что-то неуместное в обществе.

– Я видела июньский номер «Causerie», где было написано, что после траура Царь намерен жениться на княжне Долгорукой… Да об этом судачит весь свет…

– Давай не будем опускаться до досужих сплетен. Это никого не красит…

– Хорошо, – неожиданно легко согласилась Лёля. – Ты права, Царь действительно слишком стар для меня. Лучше бы встретить одного из его молодых, неженатых сыновей.

– Что на тебя нашло сегодня?

Младшая сестра весело, по-детски расхохоталась. Любовь Валериановна подумала, что нужно поговорить с матерью. Сестренка выросла, как бы не натворила чего в романтическом запале.

– Любаша, расскажи про твою встречу с Достоевским! – резко сменила тему Лёля.

– Я уже столько раз тебе рассказывала. Ты, небось, наизусть знаешь.

– Ну еще разочек!

– Право, Лёля, это уже становится невыносимо…

– Не сердись! Ты же моя любимая сестра!

– Я твоя единственная сестра.

– Тем более, мы должны быть более близки, как единственные девушки в окружении братьев. И, знаешь, если б у меня было сто сестер, ты все равно была бы самая любимая!

– Ох и лисица!

– Умоляю! Я обожаю эту историю!

– Хорошо, – сдалась Любовь Валериановна. Более, чем непосредственность сестренки, ее поражало умение той добиться своего. – Это было в тот год, когда ты поступила в Смольный пансион. Мне посоветовали лечение сгущенным воздухом в петербургской клинике Симонова. Два часа нужно было сидеть под колоколом с герметически закрытой дверью. Чтобы как-то отвлечься от волнения, до того момента у меня не было опыта заточения в колокол, я на первом сеансе стала разглядывать всех находящихся там пациентов и заметила с правой стороны человека с восковым лицом. Вид у него был крайне болезненный. Он увлеченно читал "Русский вестник" и не обращал ни на кого внимания. Когда закрывшаяся дверь замуровала нас внутри колокола, этот сосед справа не без иронии предупредил меня, что у него бывают приступы эпилепсии, и он переживает за меня, поскольку ему говорили, что у меня плохие нервы. На это я ответила, что обо мне беспокоиться не стоит, лучше пусть скажет, как ему помочь, ежели с ним случится припадок. Тогда он посмотрел на меня совершенно другими глазами. Мы разговорились и не заметили, как пролетел сеанс. Договорились встретиться на следующий день. Похоже, ему было интересно со мной, потому что мы очень много и оживленно говорили. Он умно шутил, так что все слушали его. Даже доктор. Лишь на втором сеансе я узнала его имя и испугалась. Вдруг я сказала что-то не то или выглядела глупо. Мы встречались под колоколом ежедневно. Он перестал приносить книгу, а я перестала бояться. Потом он стал приезжать ко мне пить чай. Когда он где-нибудь читал, я непременно должна была ехать туда и сидеть в первом ряду… Он настойчиво просил, чтобы я познакомила его с родителями. Якобы, это важно для познания меня. На следующий год он уехал лечиться в Эмс. Мы переписывались еще какое-то время…

– Как это трогательно! Нет никаких сомнения, он был в тебя влюблен!

– С меня довольно! Я отказываюсь слушать твой сегодняшний любовный бред! Вон и тучи собираются, пойдем домой, – прекрасные глаза сестры на мгновение стали еще темнее, то ли от гнева, то ли от тревожащих душу воспоминаний.

VI

После полудня воспитатель Великого Князя Павла Александровича, который в то же время был и попечителем Сергея, появился на пороге их покоев в радостном возбуждении. Арсеньев сообщил братьям, что выхлопотал для них у Императора поездку в Италию на осень и зиму.

– Как Вам удалось убедить отца, Дмитрий Сергеевич? – Павел был несказанно счастлив уехать на время в теплые края из осиротевшего без матери дома и города: – Гег, неужто, наконец, исполнится наша мечта!

– Никаких хитростей, Ваше Высочество. Я сообщил Государю о рекомендации Боткина – после перенесенной Вами кори и ввиду общей слабости груди поездка в Средиземноморский климат была бы в высшей степени уместна, – Арсеньев был горд, что смог организовать младшим детям Государя эту поезду, и на то была еще одна тайная причина помимо здоровья Павла. Однако воспитателю приходилось держать язык за зубами до поры до времени.

– Это настоящая милость Господня! Я, наконец, смогу заняться итальянским и практиковать его! – старший брат тоже ликовал. Это путешествие было, как манна небесная. Оно должно было вырвать их с братом из засасывающего омута невыносимой скорби.

– Всецело поддерживаю Ваши намерения, Ваше Высочество! – подхватил Арсеньев. Домочадцы особенно переживали за Сергея, который наиболее тяжело переносил смерть обожаемой матери.

Оставшийся вечер взволнованная троица провела в составлении планов итальянского приключения, которые были один умопомрачительнее другого.

Теперь братья жили ожиданием восхитительного путешествия, что несколько отвлекало их от тоски о почившей матери. И все же даже это радостное предвосхищение не могло полностью вылечить еще кровоточащие душевные раны.

Волны грусти с особой силой накрывали по праздникам. Как ни старался Сергей Александрович порадовать брата на его совершеннолетие в сентябре, устроив в канун дня рождения традиционный стол с подарками, в центре которого возвышался песочный торт в виде башни, все же у Павла разрывалось сердце от того, что впервые матери не было рядом. Никакие золотые портсигары, запонки с рубинами и бриллиантами, перстни с камнями из любимого браслета Марии Александровны, который унаследовал Сергей Александрович, не могли по-настоящему отвлечь от печальных мыслей именинника. За праздничным ужином оба брата были удручены и молчаливы.

До дня рождения Павла, пока тот готовился к экзаменам, Сергей успел съездить к сестре за границу. Казалось, с Мари и племянниками ему удалось немного развеяться. Особенно забавляла его смешная и активная Даки, которой шел четвертый год. Но теперь, вернувшись в места, где все напоминало о матери, он стал еще более грустным и замкнутым. С уходом Марии Александровны, жизнь его, которая последнее время была посвящена заботам об Императрице, будто утратила всякий смысл. Он перенес всю свою опеку на младшего брата и все же это не