Горькое дыхание джунглей - Ортензия

же часто надевала что-то короткое вроде юбки, футболку, а голову прикрывала бейсболкой. И солнце мгновенно воспользовалось своим правом. Загар клеился к блондинке, вопреки мнению XXI века, просто фантастически. Вот и выглядело лицо девушки немного скошенным, благодаря кривой белой полосе.

— И вот что здесь смешного, — возмутилась Элен, продолжая указывать на надпись, — ты это видел уже, да?

Я решил не объяснять причину своего веселья, чтобы не обиделась. Честно подтвердил, не став запираться:

— Видел, только не понял, что такое Септа из Дерри и Донегала.

— Это регион на северо-западе Ирландии. А ты цифры видел? — её подщипанная бровь изогнулась в дугу, но взгляд девушки остался прикован ко мне.

— Видел и что?

— Тебя хочу спросить. Что это значит?

— Моррисон Дункан. Септа из Дерри и Донегала. 1613, — ответил я.

— Что значит 1613? Год?

— Без понятия, — я пожал плечами, — вырезано каким-то острым предметом, может быть ножом. Никаких вещей и предметов, оставленных после себя неизвестным белым человеком, я не обнаружил. Ния говорила, что он прожил в племени порядка 8 лет, умер два года назад, значит сейчас возможно 1623 год, если число 1613 относится именно к исчислению, а не номер банковской ячейки. Поэтому я не могу сказать об этом ничего конкретного.

— Нет, нет, — безапелляционно заявила Элен, — какая к чёрту банковская ячейка, это год, это 1613 год, начало семнадцатого века, это полное дерьмо, вот куда мы попали.

— Но этого не может быть, этого совершенно не может быть, — тихо проговорила Дженни, — вы сами подумайте, ведь это невозможно, — девушка бросила взгляд на детей, — вообще непонятно, как можно переместиться в прошлое. Ведь прошлое не существует, все, кто жил в прошлом, давно умерли.

— Как видишь, не все, — я указал кивком на Нию, — некоторые очень даже живые и выглядят вполне упитанно.

Дженни, словно не услышав моих слов, продолжила размышлять вслух.

— Я последние дни только об этом и думаю и пришла к выводу, что попасть в прошлое невозможно. Абсолютно невозможно.

— Ну надо же, — съехидничала Элен, — так это потому ты такая заторможённая? Думала она. А остальные функции не работали, потому как весь ресурс ушёл на то, чтобы думать?

Дженни ничего не ответила, а я уткнул указательный палец себе в щеку и укоризненно глянул на блондинку.

— Ну а что я? — Элен надула губки, однако её лицо не выразило ни малейших признаков раскаяния, — между прочим, это всё вполне вписывается в одну картину, о которой я как-то беседовала с профессором по философии, именно о перемещении во времени. Он сокрушался, что не может вернуться лет на десять, чтобы меня трахнуть в разных позах, потому как ведь я при таком нюансе окажусь ребёнком младшего школьного возраста, а это совсем неправильно. Вот если бы я при этом осталась милой студенткой, это его бы вполне устроило.

— А нам вовсе не интересно слушать про твои сексуальные похождения, — вскипела Дженни, — у нас, между прочим, очень серьёзные неприятности. Если ты не заметила, то мы каким-то чудом перебрались туда, где твои эротические фантазии сможет удовлетворить какой-нибудь орангутанг. Только заберись в джунгли поглубже и получишь.

Пришлось рявкнуть на обеих, чтобы разговаривали тише и не привлекали к нам всеобщего внимания.

— Ну не хотите, как хотите. Могу не рассказывать, но он человек был умным и развёл такую дискуссию, что я так и сидела с открытым ртом.

— Вот именно, — буркнула тихо Дженни, — с открытым ртом. Я даже догадываюсь, почему он был у тебя открыт.

Вынужден был встать между девушками, потому как ещё мгновение и внучка президента схлопотала бы мощный хук от белокурой красавицы.

— Сейчас обе получите от меня на орехи, Дженни молчать, Элен говори, что там твой профессор вещал.

Блондинка, отступив на шаг назад и исподлобья глянув неприязненно на негритянку, сказала:

— Он говорил, что перемещение возможно и в прошлое, и в будущее, потому как человек, это, — она наморщила лоб, — он выдавал разные термины, но мне тогда было всего 19 лет, ровно столько же, сколько этой глупой гусыне сегодня, — Элен кивнула на Дженни, — и всё запоминать не получалось. Но человек — это вроде как кластер, который со смертью перезагружается, снова рождается и вновь проживает свою жизнь. Одну и ту же жизнь. Только ничего не помнит. Поэтому теория, если переместиться в прошлое и убить своего дедушку сам не родишься, работать никогда не будет. Дедушкин кластер перезагрузиться, и всё пойдёт по старой колее. Вот и выходит, что переместиться можно куда угодно, а вот обратно хоть и были случаи, но они жутко засекречены на уровне правительства, и простому народу об этом никогда ничего не узнать. Ну вроде как вернувшиеся превращались в подопытных кроликов, над которыми ставились эксперименты. Он ещё посмеялся, сказав, что если я когда-нибудь перемещусь, то обратно торопиться не нужно и, если эпоха не совсем уж плохая, лучше остаться там. А если удастся выбраться, то никогда никому не рассказывать об этом. И ещё он говорил, что обратно можно вернуться только в ближайшие несколько дней, а потом шансов немного. Вот я и думаю, 1613 год, это нормальная эпоха, чтобы здесь осесть или нет. Алмазы здесь ценились, и по местным меркам мы очень богаты. Вот только как выбраться в цивилизованную страну. Прикупить замок и прочее. Ведь нужно как-то устраиваться, раз уж мы оказались здесь. Хотя, по совести, это полное дерьмо. Каменный век, вот что это. Однако всё равно, это не повод впадать в уныние, обратной дороги нет и следует приспосабливаться.

— Это ещё не факт, — возразил я, раздумывая над словами профессора, — пока нам достоверно ещё никто не подтвердил, что сейчас начало семнадцатого века.

— Как сказать, — Элен, нахмурив брови, кинула взгляд на надпись, — семнадцатый или не семнадцатый, но уж точно не двадцать первый. И я, пожалуй, более прилежно начну изучать оружие. Всё, что у нас есть. Мало ли в какой обстановке мы окажемся. Думаю, я должна научиться себя защищать. А то, кто его знает, догонишь ли ты в следующий раз моих похитителей.

— Сомневаешься? — я с подозрением покосился на девушку.

— Нет, — Элен улыбнулась, обнажив свои маленькие зубки, — но бережёного Бог бережёт. Я ведь не помню,