Русский Париж - Елена Крюкова

Рауль никогда не видел снега.

— О, бонжур, Алексей Дмитрич… девочки! А это…

— Месье Пера, наш большой друг! Благородный юноша! Генеалогическое древо его уходит в глубь истории Ниццы, Тулона и Пьемонта! Глядите, профиль — вылитый кондотьер, ма пароль!

Густоволосая, что твоя русалка, загорелая девочка присела в реверансе. Ямочки на щеках. Хохочет беззвучно. Руку протянула беззастенчиво.

— Алина!

— Рауль, — и ручку пожал, боясь раздавить, причинить боль, такая хрупкая ручка, фарфоровая.

— У вас пгелестная дочь! — сказал по-русски, неимоверно грассируя.

Писатель побледнел. Жена уткнула длинный нос в чайную чашу. Поправила растерянно седые кудри.

— Это не дочь, — сказал писатель, любовным взглядом обнимая все юное, трепещущее, жадно дышащее солнечное тело. — Это Алина.

— Это его любовь, — сказала жена Вета полным слез голосом, отодвинула от себя чашку, расплескала чай, встала, уронила плетеный стул и вышла вон с веранды в солнце, в марево, в факельный жар полудня.

— Что же ты, Петр Алексеич, что ты, ну…

— Я? Ничего. — Писатель улыбнулся — будто нож прорезал жаркий полумрак веранды. — Все правда! Я без нее жить не могу! В ней — вся жизнь, что осталась!

Обнял Алину за плечи. Девочка запрокинула голову. Коснулась затылком старой мужской руки. Рауль не знал, куда девать руки, глаза. Адмирал разлил всем в бокалы красного вина из оплетенной сухими прутьями пузатой бутыли.

— Выпьем за счастье, Петя, — тихо сказал.

— За Россию выпьем! — сумасшедше сверкнув желтыми, в алых нездоровых прожилках, белками старых глаз, крикнул писатель.

После обеда прилегли отдохнуть. Раулю постелили на веранде. Петр Алексеевич и Вета разбрелись по комнатам: он — в спальню, она — в другую. Порознь спят; по-кошачьи друг на друга фыркают… а где же Алина? Почему-то представил ее на берегу моря, с букетом ярко-алых азалий в тонких смуглых руках.

Дверь скрипнула, и Рауль вздрогнул, приподняв отяжелевшую от прованского вина голову с полосатой подушки. Привскочил на диване, сел, смущенный: вошла Алина. Кровь бросилась в голову: а если обнимет, поцелует? Жизнь била из девчонки марсельским площадным фонтаном — до неба! Села на краешек дивана. Бедром коснулась ноги юноши. Лицо Рауля пылало малиново.

— Да вы не бойтесь меня, — хихикнула, кончик язычка сквозь зубки показала. — Я… вас не обижу!

Захохотала беззвучно, закидывая голову, как давеча в гостиной.

— Я хочу попросить вас… — Взяла в пальцы густые, пшеничные волосы, сунула концы прядей в рот. Глазенки расчерчивали, разрезали вкривь и вкось красное лицо Рауля. — Вы будете моим душеприказчиком!

Рауль онемел от ужаса и смеха.

— Но вы же такая молодая!

— Я умру, как все! — И опять хохотать, теперь уж музыкально: в голос.

— Тише, мадемуазель… хозяев разбудите…

Алина приблизила лицо к его лицу. Они вдвоем были похожи на детишек, строящих на берегу рыцарский замок из сырого песка.

— И разбужу. И что? Да не спят они. Вета меня ненавидит, а Петруша ждет, что я к нему в спальню приду. А я — не приду! Я — свободна! Что хочу, то и делаю!

— А что я…

Алина поняла. Ее губы коснулись его алого уха. Шептала быстро, взахлеб:

— Я тоже пишу. Стихи! И рассказы! И — дневник веду! Господи, какой же хороший дневник! Мне будет жалко, если я вдруг умру, а все это добро пропадет! У меня в комнате сундук. Там мои бумаги! Я напишу… завещанье… на вас!

Рауль глядел в юное, смуглое, румяное, веселое лицо — и ничего не понимал. Голова кружилась. «Шутит девчонка…»

— И у нотариуса заверю! Дайте мне ваш адрес, чтобы я могла вам бумагу прислать!

Рауль, вытаскивая из кармана визитку, опять коснулся ногой ее ноги, и новая волна краски накатила, застлала глаза. Алина цапнула визитку, как кошка.

— А, в Ницце живете! Рядом! Так я и думала!

Обняла за шею. Быстро жгуче поцеловала в щеку. Побежала к двери.

Куколка. Милая нежная куколка. Ручки тряпичные, гибкие. Губки сердечком.

Остановилась. Подумала секунду. Подбежала опять к дивану, нагнулась — и поцеловала мальчика в губы.

И тогда уж выбежала совсем.

* * *

Когда адмирал с семейством и Рауль уезжали восвояси, Рауль, сидя в пролетке, крепко прижимал к животу маленький сундучок. В сундучке лежали рукописи Алины Красновой. Молодая, а столько уже написала. Он завидовал. А сколько еще напишет! Зачем она отдала ему бумаги? Чтобы Вета не прочитала, как Алина любит ее мужа? А может, она и правда скоро умрет? Господи, спаси взбалмошную девочку: от болезни, безвременной смерти и от греха. Пролетка катила. Терпко, остро пахло хвоей прованской длинноиглой сосны: будто дамскими пряными, восточными духами. Доносился грохот прибоя. Лика и Лиля дулись друг на друга. Адмирал вытирал лоб батистовым платком. Жара стояла в Ницце в этом году.