Московские дневники. Кто мы и откуда… - Криста Вольф

Лидия Герасимова, наша сопровождающая, сорокавосьмилетняя женщина, в молодости наверняка очень красивая, в глубине души, под всей своей заботливостью и скромностью, была очень печальна. Ее муж, австриец, с которым она прожила двадцать лет, бросил ее. Дочь, геолог, осенью уезжает на 2–3 года в Сибирь. Это выше ее сил.

Главная тема, звучавшая снова и снова: при всей сходности идеологической ситуации там и здесь существует большое различие — мы живем на границе. Они позволяют себе кое-что, чего мы не можем и не хотим себе позволить: например, огромное количество Ремарка. «Время жить и время умирать» и «Три товарища» читаются взахлеб. Почему? Единодушный ответ: потому что хорошо разработана человеческая тема любви и дружбы. Но это же серьезная критика их собственной литературы! Конечно, известную роль играет и любопытство, ведь они так долго были полностью отрезаны от Запада. Но им необходимо еще много глубоких дискуссий о взаимосвязи мировоззрения и художественного мастерства — чтобы использовать два слова, которые уже стали девизом.

Одну ночь — перед отлетом в Киев — мы провели с Собко и Корнейчуком, который как раз отмечал день рождения. Собко звонил мне каждое утро и прислал корзину цветов. На прощание он выпросил поцелуй, но поцеловал в итоге только руку, потому что вокруг было много народу. А мне именно это и понравилось. У него всего одна нога. Когда Корнейчук рассказал историю немецкого офицера, который ради русской девушки сдался врагу вместе с самолетом, и назвал их современными Ромео и Джульеттой, Собко тихонько сказал мне: «Это не история Ромео и Джульетты; там враждовали только две семьи, а здесь — два народа. И предательство всегда штука скверная, каковы бы ни были обстоятельства». Я бы с удовольствием еще поговорила с ним об этом.

Корнейчук рассказывает вот такой анекдот: много лет назад его и его жену Ванду Василевскую навещал Джон Стейнбек. Застолье, выпивка. Стейнбек критикует советское правительство, Василевская заставляет его выпить за Сталина. Долгое молчание. Потом Стейнбек говорит: «Выпейте со мной за кресло в Белом доме, осиротевшее после смерти Рузвельта»… Он часами спорил с ними о советской демократии. Только на следующий день, став в ресторане свидетелем потасовки, которая затянулась на целый час, а ни один милиционер так и не появился, он поверил, что демократия в Советском Союзе есть. Анекдот: где можно увидеть в одной постели новые Ленинские и Сталинские премии? — У Корнейчука и Василевской.

Киев прекрасен. Холмы, сады, парки. Новые, широкие улицы, бульвары. Глубочайшее впечатление на меня произвела панорама Днепра и окрестных просторов, открывающаяся от памятника Героям. Очень красивый летний театр.

Корнейчук рассказал о своем визите к Герстенмайеру. (Он хочет написать комедию: Западная Германия с точки зрения советского писателя.) Дочь г. читала Ленина и запретила отцу его ругать. К. передал этой дочери привет.

В Университете имени Ломоносова мы встречались и с немецкими студентами.

Снова посмотрели «Необыкновенный концерт» у Образцова [легендарный кукольный театр]. Великолепно. Позднее в чудесном новом доме Союза писателей мы видели похожий эстрадный концерт.

Гуляла с Бределем по Москве. Говорила с ним о его рукописи. Он интересовался моими замечаниями и жаловался, что в ЦК хотели убрать все конфликты. Я настроена скептически. Книга на самом деле не ахти. Он показал мне Лубянку. По моему впечатлению, Бредель достиг своего предела. Он любит вкусно и обильно поесть (прежде всего мороженого!), называет себя «резиновым мячиком», а после хрущевского доклада — «резиновой ракетой», любит посетовать, но обычно весел. Как и у Анны, хотя и по-другому, у него чувствуется глубокий душевный надлом.

Штритматтер иногда возвращался к проблеме современного лицемерия, масок, какие мы все носим. У него это, конечно, проблема. В будничной жизни он прикидывается более сильным, чем есть и может быть на самом деле. Что ни говори, когда война кончилась, ему было 33 года — какой уж там антифашизм. Потому-то рядом с таким человеком, как Готше, он не может не иметь комплексов и действительно их имеет. В Киеве, когда Штр., произнося в Союзе писателей тост, намекнул, какие противоречивые чувства испытываем мы, немцы, путешествуя по Советскому Союзу, Готше заплакал. Он тоже носит маску.