Всему своё время - Валерий Дмитриевич Поволяев

Едва голоса стихли, Рогозов взял чуть левее, выходя на пробитый след, двинулся по нему к заимке – путь отряда-то все равно возле заимки проходил, не могли люди никак рогозовскую обитель миновать, – чутко прислушиваясь к тайге, следя за реакцией собак. Никто больше не встретился им, тайга опустела. Рогозов усмехнулся, предвкушая, как поведут себя «радетели государственного добра», из последних сил пробиравшиеся сюда, к самолету, как будут поминать они и бога, и черта, и начальство, и дорогу свою…

С другой стороны, они могут на обратном пути побывать и на заимке, поинтересоваться, не ее ли хозяин выгреб народное добро из самолетного чрева? Но, как говорят чалдоны, «поди унюхай» – кто видел Рогозова в самолете? Если только белка какая-нибудь иль беспокойная птица желна? На поверженный «дуглас» и мужики из геологических партий могли набрести, и чалдоны-охотники, и прочий люд, путешествующий ныне вольно по лесам и долам, – все могли. Если же на заимке обыск произведут, что, собственно, будет противозаконным, то тоже ничего не отыщут, даже с собаками, Рогозов все надежно упрячет. На всякий случай он отослал в тайгу Митю Клешню, чтобы не сболтнул чего-нибудь лишнего, если люди из поискового отряда тут появятся, сам проверил хозяйство: все ли надежно укрыто, потом взял банку с черной краской – подновить крест на могиле зырянки, надеялся, что люди будуг совеститься делать тщательный обыск, увидя рядом с домом могилу и крест.

Прогноз был точным – несколько человек из спасательного отряда все же появились на заимке. И хотя они не докладывали Рогозову, зачем появились, он понимал, что именно их сюда привело. Рогозов стоял на крыльце заимки, держа руки перед собой, сцепив их, как на молитве, и устремив суровый, немигающий взор в пространство. Старшему, капитану, подал ключи от амбаров, тот взглянул на Рогозова пристально:

– Сами отпереть не можете?

– Извините, – проговорил Рогозов тихо, но отчетливо выговаривая каждое слово, – ревматизм допекает, ни рукою шевельнуть, ни ногою. Боли дикие.

– Ладно, – опустил глаза старший. Он решил на свой страх и риск проверить округу – вдруг где-нибудь наткнется на следы самолетного груза? Грабеж среди бела дня разозлил его. Рогозов не возражал – пусть ищет, если хочет. Отказать в ключах – значило старшего, а вместе с ним и власть настроить против себя, потому и был так спокоен.

– Да ничего тут нет, не найдем ничего, – к старшему приблизился один из этой группы, паренек с обсыпанными пухом щеками, пух рос на подбородке и над верхней губой – в армии парень служит, а еще не брился ни разу, – здесь хозяин дворянин, товарищ капитан, его вся округа знает, – покосился на забор, подле которого чернел, зловеще поблескивая в мутном свете дня, крест, подновленный кузбасс-лаком – специальной черной краской, что любое дерево от грызунов, от древоточцев и иных вредных козявок надежно предохраняет. – Дворянам красть не можно, устав дворянский запрещает.

– Знаем мы этот устав, – отмахнулся капитан, отомкнул первый амбар, тот, в котором повесилась зырянка, заглянул в темное сухое нутро, покрутил головой. Одобрительно заметил: – В чистоте дворянин свое хозяйство держит, в порядке. Возможно, действительно свой дворянский устав блюдет.

Запер амбар, подкинул в руке связку ключей. Посмотрел на паренька-солдата.

– Значит, не крадет он, говоришь? Ладно, – приблизился к крыльцу, вернул ключи Рогозову, взглянул на него с неожиданным интересом. Даже, кажется, спросить что-то хотел, но сдержался. Лишь козырнул. – Извините, хозяин, за вторжение.

– Понимаю, – кивнул Рогозов. – Служба есть служба.

Через несколько минут заимка опустела. Рогозов вошел в дом. Заперся.

Заимка. Определение это существует только, пожалуй, в Сибири, больше нигде. Заимками здесь зовут временные таежные жилища, наспех сколоченные, не всегда годные для зимовки. Даже в слове самом сокрыты какие-то унизительные нотки – занять, позаимствовать, даже поклониться людям и природе, выпрашивая у них место для жилья, – заимка и заимка. Рогозов свою усадьбу звал заимкой неизвестно почему, это не заимка была, а дом крепкий и надежный, в котором и осаду держать можно, и нападать из него сподручно. Думая об этом, Рогозов удовлетворенно посмеивался – как бы там ни было, а все-таки ловко он свою обитель заимкой назвал. Будто птичье перышко слово порхает, от одного человека к другому перелетает: заимка и заимка, глядишь, на какой-нибудь карте его угодья тоже заимкой обозначены. А раз заимка, то, значит, бедность, паутина по углам, худой двор, где ничего взять нельзя.

Через неделю он снова наведался к самолету, походил задумчиво вокруг, прикидывая, что можно сделать, какие инструменты надо сюда привезти. В том, что к «дугласу» больше никто не заявится, Рогозов был уверен: зима уже стиснула землю, снега навалило порядочно, все стежки замело, дорожных примет никаких, да и пуст самолет, все отсюда изъято – можно не хорониться.

Будто помолодел Рогозов в эти дни: он обрел цель. За зиму он подлатает, отладит «дуглас», применив, а точнее, собрав для этого все свое инженерное умение и знания, по учебникам освоит, как надо летать, и плюнет на все, что связывает его со здешними местами, – на тайгу, реку, заимку, дичь здешнюю, Митю Клешню и даже на могилу зырянки в конце концов. Все это ему смертельно надоело, может быть, найдет он другой край, где иначе будет доживать свой век.

В короткие мгновения умственного отрезвления он ловил себя на том, что впадает в детство, никуда ведь он не улетит, даже если и «дуглас» будет исправным, и моторы его станут работать как часы, он никогда не сможет поднять эту машину в воздух, но еще через мгновенье он начинал казнить себя за сомнения и робость, на его лице появлялась какая-то странная улыбка.

Он почти всю зиму провозился с самолетом, залатал как мог дыры, починил шасси, выскреб и вычистил все внутри, привез на собаках несколько бочек бензина, купленных у шоферов. Подле самой заимки по льду реки был проложен зимник, машины ходили по нему днем и ночью, возили грузы на буровые, продукты, людей – все в этом крае поднялось, всколыхнулось. Водители полуторок и старых, побывавших на фронте, но еще исправно бегающих «студебеккеров» иногда останавливались у заимки, просились на огонек. Кому-кому, а вот шоферам в приюте Рогозов не отказывал – знал, что и новости от них можно узнать, и водкой разжиться, и какую-нибудь нужную в хозяйстве вещь по дешевке купить. Водители – народ шебутной, за словом в карман не лезут, новости разносят быстро