Идущие - Абай Тынибеков

– Как это – почувствовал на душе? – удивлённо посмотрел ему в глаза мальчик.

– Помнишь, там, у нашего жилища, мы говорили об ощущениях? Так вот, они связаны с сердцем, а всё, что связано с душой, это чувства. Душа, она как воздух, её нельзя увидеть, потрогать, взвесить. Она где-то внутри тела, и у каждого она своя. Оттого все люди имеют разные помыслы, совершают разные поступки и живут по-разному. Зло и добро, ненависть и любовь, горе и радость, тоска и умиротворение, разум и безумство – всё это исходит из души. Вот вчера, когда я весь день молчал, тебе было плохо, ты почувствовал какую-то боль. Так? Но ведь боль была не телесной? Тогда какой и где? Душевной она была, мальчик мой, в душе она появилась. Подумав, что вдруг станешь ненужным мне, ты почувствовал душевную боль. Ведь при этой мысли у тебя не заболели ни руки, ни ноги, ни ещё что-то в теле, а стало больно где-то внутри. Это и есть твоя душа. Ей стало больно. Ты понимаешь меня?

– Не совсем, дедушка. Когда я обжёгся горячей едой, то я ощутил боль. Когда ты молчал, то я почувствовал боль. Я не понял, дедушка, боль, она и чувствуется, и ощущается, да? – мальчик, недоумевая, сдвинул брови, не отрывая глаз от лица старика.

– Пожалуй, ты прав, боль – это единственное, что и чувствуется, и ощущается. Разница в том, где она появляется и что оставляет после себя: раны и шрамы или обиду и горечь. Если раны и шрамы, то боль телесная, если обиду и горечь, то боль душевная. Иногда они порождают друг друга и даже сливаются воедино. Всё зависит от обстоятельств, при которых они возникают.

– Как это?

– Вот, к примеру, ты сам обжёгся едой и ощутил боль. Кто-то повинен в этом? Нет. Значит, у тебя нет чувства обиды ни на кого. А если кто-то заставил тебя против твоей воли есть горячую еду и ты обжёгся, то, помимо ощущения боли телесной, почувствуешь ещё и другую боль, душевную, так как будешь в обиде на этого человека. Ты согласен со мной?

– Да, дедушка, согласен. Теперь я понял. А почему здесь ты почувствовал в душе покой и тебе стало хорошо? – мальчик отошёл и присел на камень.

– Для меня это место святое. Здесь захоронены тела удивительных людей, и от их светлых душ исходит невероятное тепло. Когда-нибудь я расскажу тебе об одном из них, но пока ты ещё мал и многого не поймёшь. Да и время не подошло вести беседы о нём. Главное, я нашёл этот лес и эту пещеру, хотя не был здесь давно. Даже слишком давно. Поэтому я и рад в душе.

Старик с удовольствием погладил лысину, окинул взором нависающий над площадкой склон горы, поднялся и взял посох.

– Нам пора, да, дедушка? – мальчик вскочил на ноги.

– Да, нам пора. Уже жарко становится. Завтра наведём здесь порядок. Нужно сложить камни на места и поправить ограждение. К тому же на сегодня ты познал достаточно много. Пойдём вниз и там отдохнём.

Спускаясь по склону, старик и мальчик желали быстрее оказаться в лесной прохладе, чтобы переждать полуденную жару.

Всё оставшееся дневное время они заготавливали хворост и улучшали своё жилище.

* * *

Прошло три дня. Старик и мальчик поправили ограждение на площадке и обошли всю восточную часть леса, дойдя до дальней его окраины, где ущелье сужалось и уходило вверх, превращаясь в каменистую расщелину, по которой едва заметно сбегала их речушка. Несколько козьих троп с обеих сторон подступали к днищу межгорья и исчезали среди камней, явно свидетельствуя о частом приходе животных на водопой. Дальше горные массивы становились гораздо выше, и ребристые хребты и сверкающие вершины часто терялись в дымке облаков.

Вечерами, уложив мальчика, старик подолгу сидел у костра, предаваясь воспоминаниям о прошедшей жизни, обдумывая настоящее, пытаясь представить будущее.

* * *

Весь следующий день старик посвятил работе, казавшейся мальчику довольно странной. Взяв маленькую лопатку он спустился к реке и невдалеке от неё стал копать яму. Мальчик молча сидел на склоне, наблюдая сначала с интересом, а потом со скукой. До полудня старик неутомимо копал, аккуратно складывая попадавшиеся во множестве камни в одну кучу, часто утирая обильный пот и ни разу не испив даже глотка воды, после чего вернулся к жилищу, где прилег в тень дерева и задремал, не предложив мальчику еды и не притронувшись к ней сам. Так он пролежал, пока жара не начала спадать, не проронив ни слова, будто был один или забыл о присутствии ребёнка, чем и встревожил его. Вернувшись к работе, старик до самого вечера прокладывал небольшой арык от реки, пока не углубился в землю до нужного уровня и вода, сперва грязной извилистой струйкой, а затем тугим ручьём, не побежала в яму. Только теперь он позволил себе присесть и немного отдохнуть, внимательно следя за медленным наполнением ямы водой. Они так и легли спать голодными. Несмотря на то что старик не запрещал мальчику есть и пить, тот сам не решился притронуться к еде и воде.

Назавтра всё повторилось, да настолько точно, будто эти дни были братьями-близнецами. С утра старик выкопал ещё одну яму и теперь прокладывал к ней арык. Утомлённый однообразием его действий, молчанием, а также жаждой и голодом, мальчик после полуденного отдыха не пошёл к реке, а остался в жилище, украдкой, с обидой в душе поглядывая в спину старику. Он не понимал его, но уже догадывался, что и в этот вечер им доведётся лечь спать голодными. Несколько раз он порывался броситься и к казанку, и к реке, но всякий раз, когда выбирался из шалаша, он вспоминал, что и старик не ел и не пил в эти дни, и ему становилось неловко, словно тот смотрел с укоризной. Но больше всё же он сдерживался из-за злости на старика, кипевшей всё сильнее, и он возвращался в шалаш и почти с отчаянием бросался на подстилку. Поздним вечером, так и не дождавшись возвращения старика, он задремал, утомлённый, обиженный и злой. Прохладной ночью, ощутив сквозь тревожную дрёму близость тёплого стариковского тела, мальчик, как всегда, прижался к нему и только после этого уснул крепко и безмятежно.

* * *

– Пойдём посмотрим, – как-то загадочно посмотрев на мальчика, только что выбравшегося из шалаша и протиравшего глаза кулачками, предложил старик и направился к спуску к