Политическая система Российской империи в 1881– 1905 гг.: проблема законотворчества - Кирилл Соловьев

И все же по наиболее значимым вопросам разгорались нешуточные страсти. Одним из них стало уже отмечаемое выше принятие нового Университетского устава 1884 г. Д.А. Толстой, ярый его поборник, ни в чем не собирался идти на уступки своим оппонентам, отказывался от самой идеи соглашения с большинством Государственного совета^[519]. Министр народного просвещения И.Д. Делянов был не столь непримирим (что вызывало даже раздражение Толстого)^[520]. Для А.А. Половцова, который настаивал на соглашении, было важным, чтобы в итоге императором было принято решение, получившее поддержку большинства членов Государственного совета. Казалось, если бы государь согласился с меньшинством, он дискредитировал бы себя в глазах юношества^[521].

Решение Государственного совета было принято. Большинство и меньшинство определись. Императору оставалось выбрать одну или другую сторону (или, что было теоретически возможно, предложить свой вариант решения вопроса). Однако Александр III не торопился. Он полагал необходимым вновь провести совещания основных участников дискуссии, но, правда, уже в присутствии самого царя^[522]. Совещание действительно состоялось, но единственным представителем большинства на нем был К.П. Победоносцев. Едва ли он мог взять верх над Толстым, Деляновым, Островским, которые в вопросе государственных экзаменов на уступки идти не желали. В сущности, перед императором стоял выбор: согласиться с мнением меньшинства или же уволить его представителей с министерских постов. Последнее было совершенно невозможным^[523].

Самые необычные приемы пускались в ход, чтобы затормозить принятие законопроекта, который наверняка получил бы одобрение императора. Так случилось с инициативой Министерства юстиции об ограничении публичности судебных заседаний. Ее обсуждали в Государственном совете 19 января 1887 г. Согласно этому законопроекту, министр юстиции получал право любое судебное заседание объявлять закрытым. Эта предполагаемая мера вызвала возмущение сановников, полагавших (и небезосновательно) Судебные уставы 1864 г. величайшим достижением царствования Александра II. Горячо отстаивал их Н.И. Стояновский, много лет назад участвовавший в подготовке судебной реформы. Их защитником выступил бывший министр юстиции граф К.И. Пален. В пользу планировавшейся меры высказался К.П. Победоносцев, который убедительно говорил о несовершенстве действовавшей судебной системы. Большинство осталось за противниками законопроекта. Они получили 31 голос, их оппоненты – 20. Тем не менее было очевидно, что император согласится с мнением меньшинства. Дабы этого не случилось, следовало предпринять экстраординарные меры.

Через неделю на заседании Государственного совета зачитывался журнал, в котором фиксировалось имевшееся разногласие. Именно тогда министр иностранных дел Н.К. Гирс встал и сообщил присутствовавшим, что его сотрудник и видный правовед Ф.Ф. Мартенс только что передал ему записку, о которой Гирс не успел составить свое мнение (будто бы текст оказался у министра, когда он садился в карету). Однако он полагал необходимым этот текст прочесть. В нем говорилось, что европейские державы выдавали России преступников, зная, что их буду судить гласно. Новый законопроект ставил под сомнение все международные конвенции на этот счет. Если бы Гирс предварительно сообщил об этом заявлении хотя бы Половцову, оно, видимо, осталось бы без последствий. Но он предусмотрительно этого не сделал. Членам Государственного совета поставленный вопрос показался серьезным, и было решено вернуть дело в департамент^[524]. Сразу же после заседания многие члены «высокого собрания» буквально бросились к Гирсу выражать свою благодарность. Престарелый граф К.И. Пален, в прошлом министр юстиции, объявил главу внешнеполитического ведомства спасителем Отечества^[525].

Такое постановление не понравилось императору. Он потребовал, чтобы уже подготовленный журнал был подписан на следующей неделе. Это было сказано и великому князю Михаилу Николаевичу, и Гирсу, и Половцову. Исполнить же царскую волю было практически невозможно. Департамент должен был вынести свое решение, а Министерство иностранных дел подготовить свою экспертную оценку законодательной инициативы^[526]. Половцов в категорической форме отказал императору: нарушить делопроизводственный порядок было невозможно. При этом государственный секретарь успокоил царя: дело в Департаменте долго не пролежит^[527]. И все же Александр III не мог скрыть своего раздражения. Гирс еще не видел такого императора. Он «ходил по комнате, белый от гнева, с трясущейся от бешенства нижней челюстью». Все слова говорились им в раздраженном тоне: «Я уже через полчаса все узнал и никогда в жизни так не сердился. Даже [великий князь] Владимир [Александрович] приехал мне сообщить и говорил, что подобного скандала никогда еще в Государственном совете не было. Это заговор этой клики юристов, и ваш Мартенс – в заговоре. Ему – строжайший выговор. Все эти судебные учреждения известно, к чему клонят. У покойного отца хотели взять всякую власть и влияние в судебных вопросах. Вы не знаете, а я знаю, что это заговор, и вот когда мера должна была [быть] решенной, мера внутреннего порядка, министр иностранных дел все останавливает опять, чтобы спросить позволения Европы. Теперь дело передано в департаменты и затянется на месяц; я тут ничего не смогу сделать»^[528].