Южный узел - Ольга Игоревна Елисеева

Среди груд щебня, в квартале, выходившем на рейд, в глубине одного из разрушенных дворов пряталась православная церковь. Низкая, тёмная и старая. Никто не мог бы объяснить, как она уцелела, находясь на прямой линии огня. Государь спешился и прочитал благодарственную молитву.

— Прикажите служить.

Обедня на пепелище, в городе, заваленном трупами, произвела на Шурку сильное впечатление. Даже до слёз. Он думал о странностях судьбы, о том, почему ни один снаряд… А ещё больше о том, как сами мусульмане, страдая от жестокой осады, не пришли разрушить храм и побить камнями тех, кто, разделяя с ними тяготы, всё-таки бегал сюда и надеялся на победу русских?

Глава 4. СЕМЕЙНЫЕ ХРОНИКИ

Жорж никогда не был на борту военного корабля. С побережья его доставил катер «Архипелаг». Стогов, представивший Александеру кандидата в камердинеры, видел перед собой лохматого парнишку в соломенной шляпе и в длинноватых полосатых штанах с пузырями на коленях. Более всего юноша походил на сбежавшего огородника.

— Вы француз?

— Матушка француженка. Отец, — Жорж сделал неопределённый жест. — Так что можно сказать: я одессит. Моя фамилия Алексан.

Совпадение посмешило Джеймса.

— Я его за фамилию и выудил, — сообщил довольный Стогов. — Забавно, правда?

— Заба-авно, — протянул капитан, внимательно разглядывая вновь прибывшего. — И как же матушка растила вас одна?

— Здесь, на южных землях, дамская добродетель не в большой цене, — дерзко отозвался Жорж. — Женщин мало. Прелестных ещё меньше. Она вышла замуж за господина Тимма, директора Ботанического сада. Я, сколько себя помню, работал в питомнике…

— Отчего же не остались с отчимом? — Джеймс счёл правдивым замечание о колониальных нравах. В Новом Свете, в Индии, в Африке среди белых поселенцев всегда так. Однако следовало порасспросить ещё. — Агрономия в Крыму даёт верный хлеб. Вы могли бы трудиться на любой из аристократических дач и жить безбедно.

— Я хочу путешествовать, — юноша замялся и произнёс последние слова с заметной неловкостью. Как сокровенное. — Видеть мир. Не по мне сидеть на месте и ковыряться в земле. Да и новой семье моей матери будет без меня легче…

Последнее также походило на правду.

— Он хотел наняться матросом на торговый корабль, — вставил мичман Стогов. — Но сейчас война. Торговли никакой. Даже старые экипажи списаны на берег.

Александер окинул юношу с ног до головы оценивающим взглядом.

— Из вас вышел бы отличный моряк. Руки крепкие. А почему не поехали в Николаев? Военный флот…

— Не для меня, — Жорж сделал отрицательный жест. — Военные плавают, куда прикажут…

Джеймс рассмеялся. Он одобрял желание путешествовать, потому что питал его сам. Этот не привязанный ни к берегу, ни к нации парнишка будет полезен.

— Служба камердинера имеет свои хитрости, — сказал наниматель. — Отгладить батистовую рубашку — не то же, что посадить тую в горшочек из дёрна. И кстати, возьмите у корабельного столяра шкурку. Приведите кожу в порядок. Как вы станете накрывать на стол с мозолями и грязными ногтями?

Жорж якобы смутился. Год как он и лошадь чистил, и траншеи рыл. Так что распухшие от солнца красные пальцы говорили в пользу огородных упражнений.

— Ступайте за мной, — распорядился англичанин. — Я занимаю каюту секретаря адмирала господина Кёлера.

Стогов чуть заметно выдохнул. Его волнение могло выдать Жоржа в наибольшей степени. Сам, паршивец, и ухом не повёл. Незаметно послав мичману воздушный поцелуй, юноша двинулся за своим «новым хозяином».

«Наглый, как папаша», — неодобрительно заметил Эразм. От него не укрылось фамильное сходство, хотя Жорж, конечно, пошёл в другую масть. Мичман был искренне благодарен Бенкендорфу за возможность отмыться от истории на Невском. Но, будучи по природе человеком честным, он каждый раз сжимался, когда приходилось врать и разыгрывать роли. Из него вышел бы отличный жандармский офицер в провинции: надзирать за строгим исполнением законности. А вот ходить в чужой шкуре… На то потребно иное нервическое сложение.

Тем временем бывший актёр вовсю таращился по сторонам. Во-первых, естественно для новичка. Во-вторых, он и правда никогда ничего подобного не видел.

— Эти громадины строят в Николаеве?

— Корабль полностью повторяет судно британского королевского флота «Шарлотта», — наставительно сообщил Джеймс, — названное в честь принцессы Уэльской. До мелочей. Я могу ночью пройти его с закрытыми глазами и не перепутать ни одной лестницы.

Зря сказал! Но юный камердинер, кажется, не обратил внимания. Вокруг кипела новая, совсем незнакомая ему жизнь. Двигались куда-то моряки Гвардейского экипажа, отличавшиеся от остальных только чёрными куртками. Их каждый день муштровали на шкафуте, заставляя выполнять все необходимые пехотинцу ружейные приёмы, и сейчас после полутора часов изнуряющих упражнений вели есть кашу.

Вокруг деревянных котлов, подвешенных к балкам, собиралось человек по 25. Старший разливал по чаркам грог — крепкий чай, сваренный, как компот, с местными фруктами, а затем разбавленный ромом. Сахара полагалось по три желтоватых, очень твёрдых куска. Хочешь, запузырь в кружку, хочешь, сбереги в кармане на голодный час — пососал маленько, и легче.

Те, кто уже хватил грога, чинно выдыхали в рукав и начинали дружно скрести деревянными ложками по дну мисок. В похлёбку бросали мясо, в кашу — шмотки масла. Матросы не голодали. У Жоржа живот подвело. Хотя за последний год он ел куда лучше, чем в Воспитательном доме, но солдатский рацион в лёгкой коннице скуден. Уже мозоли на кишках натёр сухарями! К тому же ржаные без соли — верный понос. А соль здесь, как сахар, — каменная.

— Народищу-то! — изумился он. — Целый город!

— Чуть больше тысячи, — отозвался Джеймс. — Не зевай, на канат наступишь.

Каюта наблюдателя оказалась в кормовой части. Очень изящная, светлая, с ковром. «Хочу быть шпионом», — подумал Жорж. Он обозрел мебель с ножками, прикрученными к полу, и два гамака: один — для хозяина, другой — в углу и гораздо ниже привешенный — для слуги. Оба были покрыты клетчатыми шерстяными пледами.

— Одна радость: кровать заправлять не придётся, — подбодрил англичанин. — Всё равно сбивается от качки.

Графиня Воронцова чувствовала, что земля уходит у неё из-под ног, когда рядом появляется Раевский. И не так, как у молоденькой девочки, когда в ушах звон, виски ломит, а затылок начинает кружиться. Близость любимого человека делает женщину беспомощной.

А близость нелюбимого?

Но преследующего? Не желающего понять самых прямых, ясных слов?

Когда-то её счастье было почти безмятежно. Однако у всего есть предел. В час отчаянного позора, когда весь город ополчился на Лизу, она узнала о муже нечто такое, чего не могла забыть, как ни старалась. Он не