Рылеев - Оксана Киянская

Что пользы, говорит расчетливый Свиньин, Мне кланяться развалинам бесплодным Пальмиры, Трои и Афин? Пусть дорожит Парнаса гражданин Воспоминаньем благородным. Я не поэт, а дворянин И лучше в Грузино пойду путем доходным: Там, кланяясь, могу я выкланяться в чин.

Тургеневу конечно же было понятно, что эпиграмма метит не только в Свиньина, но и в Аракчеева. Именно с ним в очерке «Поездка в Грузино» были связаны размышления об идеальном вельможе-дворянине, «без лести преданном» помазанникам Божьим. Именно Аракчеев желал, чтобы на его могиле не указывались чины и звания, а указывалось только, что он — «русский новгородский дворянин». Получалось, что, активно кланяясь «дворянину», другой «дворянин» может «выкланяться в чин». Тот, кто был «без лести предан», сам оказывался падок на грубую лесть.

Однако проаракчеевские настроения Свиньина, как и несообразности в его этнографических, географических и патриотических представлениях, в конце 1810-х годов обсуждались только в узком кругу либерально настроенных литераторов.

Лишь спустя пять лет после публикации «Поездки в Грузино» эти обсуждения выплеснулись на страницы периодики. В 1823 году булгаринские «Литературные листки» начинали систематическую травлю издателя «Отечественных записок».

Булгарин (под прозрачным псевдонимом Архип Фадеев) начал жестко высмеивать свиньинскую страсть к «самоучкам». В статьях «Извозчик-метафизик», «Самоучка, или Журнальное воспитание», «Свидание Зерова с самоучкою» и т. п. он пародировал увлечение издателя «Отечественных записок» всякого рода «кулибиными», выискивал в его статьях ошибки и неточности, обвинял в прямом вранье. «В какое заблуждение входят простодушные читатели иногородные при чтении подобных статей, и что подумают об нас иностранцы, которые ныне переводят много из русских журналов, если на наших глазах, в Петербурге, нам сообщают подобные известия?» — вопрошал Архип Фадеев уже во втором номере «Листков».

Травля Свиньина шла и на страницах «Северного архива» — правда, в более академичном тоне. «Г. издатель («Отечественных записок». — А. Г., О. К.) в описании природных русских дарований и отечественных благородных подвигов иногда добровольно изменяет своему намерению и приводит читателей в сомнение великолепными и пышными начертаниями трудов наших добрых ремесленников и смышленых мужичков, забавляя при том публику самыми странными названиями», — утверждал Булгарин.

Вряд ли в данном случае он выполнял чей-то прямой заказ: всесильному министру Голицыну не было дела до Свиньина, публично признавшегося в любви к Аракчееву и его имению. Однако публикации против Свиньина косвенным образом задевали и Аракчеева — и это Голицыну не могло не понравиться. История со Свиньиным показательна: добиваясь для «Северного архива» официального статуса, Булгарин не брезговал никакими методами.

Постепенно в полемику о Свиньине включились и многие другие петербургские и московские литераторы — в основном на стороне булгаринских изданий. В частности, в печати появились басни Александра Измайлова «Лгун» и «Кулик-астроном»: