Княгиня Ольга - Алексей Карпов

Существование христианской общины в Киеве и других русских городах в первой половине — середине X века подтверждают и данные археологов. Среди погребений этого времени, найденных и исследованных в Киеве, Чернигове, Гнёздове под Смоленском, Пскове и в других местах, имеются и такие, которые по ряду признаков определяются как христианские: это прежде всего погребения в вырытых в земле могилах, без каких-либо признаков насыпанных над ними курганов, в деревянных гробах или целых срубах и сориентированные строго на запад (как это принято у христиан).^[134] Однако различать языческие и христианские погребения того времени чрезвычайно сложно, ибо сама по себе ингумация (трупоположение) еще не свидетельствует о христианской принадлежности погребенного: наряду с кремацией (трупосожжением), она была известна язычникам-славянам и раньше. В указанных погребениях X века нередко отмечают и такие признаки, которые, напротив, кажутся невозможными для людей, принявших христианскую веру: это не только богатый инвентарь (оружие, украшения, посуда, кости животных и т. п.), но и следы ритуальных жертвоприношений.

Такое соседство христианских и языческих признаков на одних и тех же некрополях и даже в одних и тех же погребениях свидетельствует о том, что язычество и христианство в течение длительного времени уживались друг с другом. И это, в общем-то, понятно. Язычник, поклоняющийся множеству самых разных богов, должен был с уважением и опаской относиться и к новому христианскому Богу, признавая его силу, — точно так же, как признавал он силу богов других соседних с Русью народов. Наверное, мог он исполнять и какие-то христианские обряды и ритуалы, разумеется, понимая их по-своему. Показательно, например, что в погребениях того времени находят крестики — еще одно казалось бы явное свидетельство принадлежности к христианству похороненных в них людей. Но эти крестики нередко встречаются не сами по себе, но в составе ожерелий, языческих амулетов^[135]. Можно полагать, что они и воспринимались прежде всего как амулеты, обереги, сохраняющие в себе силу того могущественного Бога, в честь которого были когда-то изготовлены.

Так элементы христианского обряда и христианского взгляда на мир проникали в среду древнерусского общества, пока еще языческого в своем подавляющем большинстве. Этот процесс был долгим и сложным. Ибо принятие крещения требовало полного отказа от старых богов, решительного разрыва с ними. Но на такое готовы были немногие.

* * *

Ольга не принадлежала к числу христиан и оставалась язычницей и при жизни Игоря, и в первые годы после его смерти. Но она, несомненно, должна была приглядываться к христианской вере. Особенно после того, как стала правительницей Киевского государства. Обладая исключительно острым умом, причем умом именно государственным, способным подняться и над сиюминутным интересом, и над предрассудками старины, она должна была с особым вниманием отнестись к учению, давно уже восторжествовавшему в большинстве стран тогдашней Европы. Несомненно, княгиня вела беседы со своими подданными-христианами, толкуя с ними об их вере и отличиях их учения от привычного ей языческого многобожия. Часто и помногу должна была она беседовать и с теми посланцами Руси, своими единоверцами, которые возвращались в Киев из Царствующего града, столицы Византийской империи. Ее интересовало многое: и то, как управлялось огромное государство, как исполнялись повеления императора и его чиновников; и то, как молились греки своему Богу, с какими пышностью и великолепием совершалась служба в их храмах; и то, наконец, как относились греки к посланцам самой Ольги и прежних киевских князей, — а они относились к ним по-разному: по-особому к тем из них, кто принял крещение, и совсем по-другому к тем, кто сохранил веру отцов и продолжал клясться языческими богами. Во всем тогдашнем мире, а особенно в землях «варваров», Ромейская держава воспринималась как некий недостижимый образец, идеальная модель государства. Но именно вера в Христа пронизывала Империю сверху донизу, делала единым целым все ее пространство, включая самые отдаленные провинции, составляла основу могущества василевсов ромеев — православных «царей». Ольга не могла не понимать этого, как не могла не прилагать мысленно христианскую веру к себе самой и к доставшейся ей державе. Раньше других правителей Руси она сумела понять, что приобщение к новой вере способно без всяких войн и военных походов возвысить ее страну, ввести ее как равную в семью христианских народов. Но для того, чтобы осознать это до конца, ей пришлось самой совершить путешествие в Царьград, лично пообщаться с императором и своими глазами увидеть византийские храмы и великолепие православного богослужения.

Впрочем, все вышесказанное — не более чем догадки… Увы, нам не дано знать, что происходило в душе княгини и что в действительности сподвигло ее к принятию христианской веры. Современный историк находится в заведомо менее выигрышном положении, нежели книжники прошлого, которые видели во всем происходящем лишь Промысел Божий — и останавливались на этом очевидном для них постулате, не нуждаясь в дополнительных объяснениях. «Господь избрал ее как честный сосуд для пресвятого имени Своего, да пронесет она его в земле Русской, — писал о святой княгине автор ее позднейшего Жития. — Он возжег в сердце ее зарю невидимой благодати Своей, отверз ее умные очи к познанию истинного Бога, которого она еще не знала». Даже будучи язычницей, княгиня просияла многими добродетелями, являя собой образец благочестия, — в этом были убеждены составители ее Жития, жившие в разные исторические эпохи. «Та ведь блаженная княгиня русская Ольга по смерти мужа своего Игоря… освящена бывши Божьей благодатью и в сердце приняв Божью благодать… просвещена Святым Духом, уразумев Бога истинного, Творца небу и земли, восстав, отправилась в землю Греческую, в Царьград, где цари христианские и христианство утвердилось», — читаем в «Похвале» княгине Ольге из «Памяти и похвалы князю Русскому Владимиру» Иакова мниха, первого известного нам по имени русского агиографа. А составитель Степенной книги царского родословия (XVI век) находил черты христианского благочестия даже в жестокой расправе княгини над древлянами. В его редакцию Жития вошел многословный и назидательный рассказ «О разсужении духовного тщания и о вере Христове блаженной Ольги», посвященный духовным устремлениям святой, которая хотя «и не во благочестии живяше и закона христианского не ведущи, но образы благих дел ея явно свидетельствоваху, яко быти ей Христове рабе», и которая «не нужею некоею», то есть не по чьему-либо принуждению, «но самовластным хотением, и несумненною верою, и благим произволением, и чистою совестию» взыскала истинного Бога и обрела путь познания Его. Всеми помыслами устремлялась блаженная к новой вере, однако «не бяше бо тогда в стране Русской благочестию учителя», сетует московский книжник, — потому-то княгиня «восхоте шествовати к Царствующему граду и сама, своими очами, желаше видети красоту службы христианския, и слышати слово благочестия, и разумно уведати православную веру, и безо всякого сумнения желаше креститися».