Алая графиня - Джинн Калогридис

На полках стояли закупоренные пузырьки чернил и лежали пергаменты. Я взяла то и другое и огляделась в поисках пера и перочинного ножика. Развернувшись к противоположной стене, я заметила, что из дальнего угла пробивается свет — там была открыта узкая дверь. Я подошла к ней и обнаружила маленькую комнатку с трехногим стулом и конторкой, залитой светом. На ней стояла чернильница, из которой торчало перо. Я вела с собой мысленный спор, можно ли забрать чужое перо, когда мой взгляд упал на недописанное письмо, лежавшее рядом с чернильницей. Точнее, два. Одно на римском диалекте, с сокращениями, и второе, недописанное — нечитаемая мешанина из букв, цифр и символов.

Шифр!

Я успела бросить на оба письма лишь беглый взгляд, потому что меня окликнул мужской голос:

— Что вы здесь делаете? Уходите!

Мужчина возраста Маттео стоял в узком дверном проеме. Он был немного выше меня, тонкий и жилистый. Видимо, перо принадлежало именно ему. Его пальцы были в чернильных пятнах. Подол светло-голубой туники все еще оставался мокрым после неудачной попытки отмыть чернильные брызги.

Он говорил вполголоса, но я вздрогнула от испуга. Проблема состояла не только в том, что меня застали там, где я не должна была находиться. Лицо писца отчего-то показалось мне тревожно знакомым. У него была аккуратно подстриженная угольная борода, черные волосы, темно-серые глаза. Лицо этого человека было бы даже красивым, если бы не острый, выдающийся нос. Писец смотрел на меня негодующе и гневно.

— Сер, прошу прощения, — сказала я, опуская глаза. — Я просто искала перо. Честно говоря, я едва не забрала ваше, но вижу, что оно необходимо вам самому.

Он внимательно посмотрел на меня, как будто бы тоже припоминая, где мог видеть раньше, потом спросил почти шепотом:

— Давно вы уже здесь?

— Всего секунду, — ответила я искренне.

Он прошел мимо меня, открыл ящик конторки, вручил мне новое перо и сказал:

— Вот, возьмите. А теперь уходите и больше не возвращайтесь.

Я вышла, а он закрыл за мной дверь и задвинул засов.

Я вернулась к Катерине, села рядом с ней на балконе и написала под ее диктовку письмо. В нем говорилось о ее желании встретиться с месье де Монтанем в укромном месте. «Я хочу увидеть тебя снова, чтобы продолжить дискуссию, начатую вчера вечером». Катерина мучилась довольно долго, подбирая слова, но в итоге раздраженно махнула рукой, признавая собственную неспособность облечь мысли в стройные фразы.

— Ты не хочешь рассказать о своих чувствах к нему? — спросила я, гадая, что подумала бы обо мне Бона, если бы узнала, какое преступление мне приходится поощрять.

Искренне озадаченная, Катерина изогнула золотистые брови. Белая кожа на лбу наморщилась.

— Чувствах?..

Я понизила голос:

— Ты любишь его, мадонна? Он завоевал твое сердце? Возможно, ты не в силах думать ни о ком, кроме него?

— Любовь, — протянула она кисло, после чего коротко рассмеялась. — Дея, только не говори мне, что ты веришь во всякую чепуху, которую воспевают трубадуры!

— Многие верят. — Я вспыхнула. — Он захочет узнать о твоих чувствах к нему, мадонна.

Катерина вздохнула, откинулась на спинку кресла, потерла лоб, закрыла глаза, как будто одна мысль об этом утомила ее до предела, и сказала:

— Он очень симпатичный. Я его хочу.

— Ты, конечно, испытываешь к нему привязанность?

Она приоткрыла глаза, раздраженная этим предположением, принялась массировать лоб над переносицей и пробормотала:

— Я едва с ним знакома, но не собираюсь прожить всю жизнь, так и не познав плотских наслаждений. Ведь Джироламо не удосуживается меня научить. Я слышала, что французы — прекрасные любовники.

Должно быть, я изумленно раскрыла глаза от такой холодности и расчетливости.

Катерина что-то проворчала и раздраженно махнула рукой.

— Мне плевать на все это! Просто напиши то, что подходит к случаю, чтобы он тоже меня захотел, — пояснила она сердито. — Притворись хоть раз, будто ты, совершенно не стесняясь, пишешь любовное письмо своему мужу. Не забудь его зашифровать. У меня и так голова болит, не хватало еще, чтобы Джироламо или кто-нибудь другой прочитал письмо.

Тут, стоя на солнечном балконе, слушая птичье пение и жужжание пчел в саду, я вспомнила, где видела раньше таинственного писца Джироламо: на Ломбардской равнине, с безжизненным телом Маттео, перекинутым через седло.